Но благодаря своей способности предвидения они уловили некоторые важные стороны руководящих принципов общества, свободного от противоречий. Сен-Симон ясно постиг техническую организацию управления обществом, где не будет господства человека над человеком; Фурье наряду со столь многими причудливыми порождениями своей богатой и необузданной фантазии угадал и предсказал немало существенных сторон психологии и педагогики будущего общества, в котором, по выражению Манифеста, свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.
Ко времени появления Манифеста сенсимонизм уже исчез. Фурьеризм же, напротив, процветал во Франции, но, в силу своей природы,— не как партия, а как школа. Когда эта школа попыталась осуществить свою утопию при помощи закона, парижские пролетарии уже были разбиты в июньские дни той буржуазией, которая своей победой подготовила господство над собой крупнейшего авантюриста, продлившееся двадцать лет.
* * *
Новое учение критического коммунизма появилось на свет не как выражение мнения политической школы, а как обещание, угроза и воля партии. Ее творцы и приверженцы не жили фантастическими проектами устройства будущего общества; их ум был поглощен опытом и потребностями настоящего. Они олицетворяли сознание пролетариев, инстинкт которых, еще не подкрепленный опытом, толкал их в Париже и Англии на свержение господства буржуазии путем стремительных выступлений, не направляемых обдуманной тактикой. Коммунисты распространяли революционные идеи в Германии, выступили на защиту жертв июньских событий и имели в «Новой рейнской газете» («Neue Rheinische Zeitung») [21] политический орган, выдержки из которого, вновь публикуемые ныне то в одном, то в другом месте, даже по истечении стольких лет многому учат нас[22].
Как только исчезла та историческая ситуация, которая выдвинула в 1848 году пролетариат на передний план политической сцены, учение Манифеста утратило как свою опору, так и почву для распространения. Понадобилось время, чтобы оно снова получило распространение, ибо потребовалось много лет, прежде чем пролетариат смог вновь появиться, другими путями и с помощью других методов, на сцене в качестве политической силы и сделать это учение своим теоретическим руководством и своим ориентиром.
Но с того дня, когда это учение появилось, оно уже заранее означало критику вульгарного социализма (socialismus vulgaris), который процветал в Европе, особенно во Франции, начиная с момента государственного переворота и вплоть до создания Интернационала. Впрочем, Интернационал за свою короткую жизнь не имел времени его победить и полностью устранить. Этот вульгарный социализм питался,— когда у него не было ничего другого, более бессвязного и непоследовательного,— главным образом доктринами и в еще большей степени парадоксами Прудона, который, будучи давно уже разбит теоретически Марксом [23], на практике потерпел поражение лишь во время Коммуны, когда его последователи благодаря спасительному уроку, преподанному им реальной действительностью, были вынуждены действовать наперекор своим собственным доктринам и доктринам своего учителя.
С самого момента своего появления новое коммунистическое учение заключало в себе скрытую критику всех форм государственного социализма, от Лун Блана до Лассаля. Государственный социализм, хотя он и смешивался тогда с революционными тенденциями, всецело сводился к пустому вымыслу, к магической формуле права на труд. Это коварная формула, если в ней кроется требование, обращенное к правительству, пусть даже правительству революционной буржуазии. Это экономический абсурд, если таким образом намереваются уничтожить меняющуюся в своих размерах безработицу, которая влияет на колебания заработной платы, т. е. на условия конкуренции. Эта формула может быть искусным приемом политиканов, если требуется найти способ утихомирить волнения возмущенной массы неорганизованных пролетариев. Это теоретическое положение, излишнее для тех, кто ясно постигает грядущий ход победоносной пролетарской революции, которая неизбежно должна привести к обобществлению средств производства путем их захвата; иными словами— она неизбежно должна привести к такому экономическому строю, где не будет ни товаров, ни наемного труда и где право на труд и обязанность трудиться сольются воедино, в общую потребность трудиться для всех.
Мираж права на труд рассеялся в дни июньской трагедии. Происходившая позднее парламентская дискуссия по этому вопросу была лишь пародией. Слезливый и склонный к риторике Ламартин, этот человек, ставший великим по воле случая, получил возможность изречь предпоследнюю или последнюю из своих знаменитых фраз: «Катастрофы — это опыт народов». Эти слова в достаточной мере отразили иронию истории.
* * *
Несмотря на краткость Манифеста и его стиль, абсолютно чуждый риторической вкрадчивости религии и верования; несмотря на то, что он впервые свел к постигнутой им единой системе множество идей, являвшихся сгустком разнообразных мыслей и средоточием зародышей, способных к интенсивному развитию,— тем не менее он не был ни сводом законов социализма, ни катехизисом критического коммунизма, ни кратким справочником пролетарской революции, да и не претендовал на это. Что же касается квинтэссенции социализма, то мы вполне можем предоставить ее знаменитому Шеффле, которому мы весьма охотно уступаем также пресловутую фразу: «Социальный вопрос есть вопрос желудка» [24]. Брюшко Шеффле в течение длительного времени являло собой миру прекрасное зрелище, на радость многим дилетантам социализма и на утешение многим полицейским. В действительности же критический коммунизм только начинает свое существование с появлением Манифеста: он нуждался в дальнейшем развитии, и он в самом деле развивался.
Теоретические положения в их совокупности, которые ныне принято называть марксизмом, достигли своей зрелости лишь в 1860—1870 годах. Небольшая книжка [25] «Наемный труд и капитал», в которой Маркс впервые в точных выражениях показывает, как путем покупки и потребления товара — наемного труда создается продукт, стоимость которого превышает стоимость самого наемного труда, что составляет ядро проблемы прибавочной стоимости,— несомненно, сильно отличается от развернутых, сложных и многосторонне разработанных положений «Капитала». Последний дает в исчерпывающей форме генезис буржуазной эпохи, со всей полнотой обрисовывая ее внутреннюю экономическую структуру; духовно «Капитал» далеко опережает буржуазную эпоху, поскольку разъясняет пути ее развития, присущие ей особые законы и те противоречия, которые она органически порождает и которые органически ведут к ее распаду.
Такое же различие существует между пролетарским движением, потерпевшим поражение в 1848 году, и пролетарским движением в наши дни, которое, преодолевая, после того как оно вновь поднялось на поверхность политической жизни, многочисленные трудности, стало развиваться стойко и неуклонно, но с продуманной неторопливостью. Еще несколько лет тому назад этот упорядоченный характер поступательного движения пролетариата наблюдался и вызывал восхищение только в Германии, где социал-демократия переживала, начиная с конгресса рабочих обществ в Нюрнберге в 1868 году, процесс нормального и постоянного роста, подобно дереву, посаженному на подходящую для него почву. Но позднее это явление повторилось в разных формах и в других странах.
Однако не означает ли, как заявляют многие, это широкое развитие марксизма и рост пролетарского движения в строго размеренных формах политической деятельности — ослабления воинственного характера первоначальной формы критического коммунизма? Нет ли тут перехода от революции к так называемой эволюции или даже подчинения революционного духа требованиям реформизма?
21
«Новая Рейнская газета. Орган демократии» («Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie») — боевой орган пролетарского крыла демократии. Выходила ежедневно в Кёльне под редакцией К. Маркса с 1 июня 1848 г. по 19 мая 1849 г
22
Благодаря содействию Берлинского партийного архива (Partei Archiv) я имел в течение нескольких месяцев в своем распоряжении полный комплект этой газеты, которую нигде нельзя найти.
23
Карл Маркс. Нищета философии, Париж и Брюссель, 1847 (Misere de la Philosophie par Karl Marx, Paris et Bruxelles, 1847).
24
А. Лабриола имеет в виду нехмецкого экономиста и социолога А. Шеффле (1831—1903), который в своих работах «Капитализм и социализм» (1870), «Квинтэссенция социализма» (1874) и др. выступил против научного социализма, извратив основные идеи учения К. Маркса и Ф. Энгельса.
25
Я говорю — небольшая книжка, имея в виду форму, которую придали этому произведению в целях пропаганды в 1884 году. Первоначально она была опубликована в «Новой рейнской газете» («Neue Rheinische Zeitung») в апреле 1849 года в виде статей, воспроизводивших лекции, прочитанные Марксом в «Брюссельском немецком рабочем обществе» в 1847 году.