У Степы Лягавина была мамаша — толстая-рас-толстая купчиха; жили Лягавины где-то на краю города, где обыкновенно строятся фабрики; купчиха выезжала только в церковь и живмя жила зимою в своей спальне, где от подушки она переходила к самовару, от самовара к подушке; летом же эта обстановка переносилась в сад, где в беседке шла та же самая история. Прасковья Егоровна жила таким образом в своем особенном миру, мышление ее с давнего времени остановилось на одной известной точке и далее уже и не двигалось; о современных событиях и каких-либо переворотах она ничего не знала, разве что расскажет Степа или погуторит ее наперсница — горничная Авдотья. Как уж шла их отделывочная фабрика — одному Богу было известно; виноват, впрочем, это было также известно еще приказчику и управителю фабрики Семену Лукичу… Мамаша, которой по духовному завещанию было предоставлено все движимое и недвижимое, души не чаяла в Степаньке и хотя видала его не более часа или двух в день, но ни в чем ему не отказывала и когда даже узнала чрез свою наперсницу о том, что у него завелись шашни с какой-то овощницей, с лавочницей, как объяснила Авдотьюшка, то- и тогда большого внимания на это не обратила: «Э, мол, друг Авдотьюшка! Человек молодой, пускай тешится, пускай, пока молод, погуляет». Но, однако, весть, что Сте-панька хочет жениться на этой лавочнице, вызвала ее из апатии: при этом заговорило в ней и уцелевшее ее самолюбие, и купеческое материнское сердце, склонное всегда женить любимого сына на богатой, да на красивой, да на здоровой, и мать всеми своими живыми еще силами восстала против этого желания своего баловня-сына. Вследствие этого между ними произошла сцена, сцена возмутительная даже в этом обществе: Прасковья Егоровна, услыхав о намерении женитьбы Степаньки и объясняя все прогулы сына, прогулы по дням и ночам, влиянием этой «мерзавки-лавочницы», решалась в эту же ночь дожидаться сына хотя до свету и наказала Авдотье, если, Боже чего сохрани, она вздремнет, разбудить ее. Господь Бог, однако, не сохранил ее, и она, вероятно, от «волнения чувств», уснула. Авдотья же, эта ехидная Авдотья, страстно любившая все, что нарушало обычный ход жизни и бывшая но вражде со Степанькой, глаз не смыкала всю ночь и, услыхав под утро, как он приехал, кошкой вползла в спальню мирно покоившейся купчихи, подняла ее на ссору с сыном и поругание от него. Степан был сильно хмелен, он едва добрался до дивана и, вероятно, уснул бы, если бы не вздумалось ему освежиться лимонною водою… В ту минуту, когда он, покачиваясь, раздевался, к нему вошла мать в сопровождении Авдотьи, оставшейся, впрочем, у дверей.
— Я, Степа, говорить с тобой пришла, — начала Прасковья Егоровна спросонья.
— Чего вам?
— Ты, Степа, кутишь не в свою голову…
— Что такое?
— Да то и есть, что кути, да не закучивайся — вот что! С чего это ты жениться-то вздумал без родительского благословения?.. Я и так уж, кажется, на все твои проказы сквозь пальцы смотрю, ну, а это уж не проказы и смотреть на них сквозь пальцы мне не приходится…
— Тебе что? — отвечал, едва ворочая языком, сын.
— Вот те и тебе чего! Не позволю, не бывать этому…
— Ой ли?
— Да вот те и ой ли! Я тебе мать и всю шкуру с тебя спорю.
— Ой-й л-ли?
И он, покачнувшись, приблизился к матери.
— Да что вы, сударыня, на него смотрите-то, прикажите-ка повалить да рубашку задрать! — вмешалась скороговоркою Авдотья… Но едва лишь проговорила она, как полновесная оплеуха раздалась по комнате, и этой оплеухой, вероятно думая отомстить Авдотье, преступный сын попал по щеке матери…
Двойственный крик раздался по комнате, и снопами повалились и Степан, и Прасковья Егоровна — один на пол, другая в близстоящее кресло, осталась только сознающей эту сцену одна сердобольная Авдотьюшка; но она не осталась покойною: с криком и визгом она кинулась из горницы и подняла на ноги весь дом; к утру же весь околоток знал о безобразном поступке Степана Лягавина, а на другой день стараниями родственников дело это перешло в уголовный
Передавши этот рассказ, как он ходил тогда «из уст уста», мы заключим его словами Никона Федорыча: И так-то, друг ты мой любезный, — закончил и расшиблась вся наша жизнь; живу теперь только разве потому, что Господь Бог в смертный грех вменил руки на себя налагать, живу, а все из рук валится: Варя созналась нам с матерью, что в связи с ним была, и теперь, брат, вместо Божьего благословения, которое я берег как зеницу ока моего, теперь над домом моим как бы проклятие какое тяготит - что ни начну, все из рук ползет, все ползет и валится…
— Ну, где же Варя, где же Варя-то теперь?
— Там, вверху с матерью… Поди, если хошь, посмотри на нее…
Но я в этот раз не решился идти, и видел ее только года два-три спустя, когда уже Никона Федоровича не было в живых: видел ее в одном из домов терпимости, где от жены, от богатой вдовы, навещал ее главным образом разбогатевший овощник Сергей Тихонов, который ее оттуда и выкупил.
КОММЕНТАРИИ ВЫПУСК ПЕРВЫЙ
«Москва и город? — Ты чудак!» — неточная цитата из «Горя от ума» Грибоедова. В подлиннике в ответ на замечание Натальи Дмитриевны: «Платон Михайлыч город любит, Москву; за что в глуши он дни свои погубит!», Чацкий говорит: «Москву и город… Ты чудак!». (Действие 3, явление 6.)
Троицкий — имеется в виду популярный у купечества Троицкий трактир на Ильинке (№ 5, старое здание не сохранилось), славившийся русской кухней.
Тройка от Ечкина. Ечкин — владелец конторы для сдачи напрокат дорогих экипажей.
Муромский, Кречинский — персонажи комедии А. В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского», поставленной впервые в 1856 г.
«У Шевалдышев а». Гостиница Шевалдышева считалась в XIX в. одной из лучших в Москве. Здание (Тверская, 12) сильно перестроено.
Половые — трактирные слуги. В отличие от ресторанных официантов были одеты в русское платье.
Адрес-календарь московский — ежегодный справочник с перечнем московских учреждений, должностных лиц, домовладельцев. Им снабжались, в частности, постовые полицейские (будочники) для оказания помощи в поисках адресатов.
Пауперизм — обнищание трудящихся масс — популярная тема в публицистике 1860-х гг.
Будочник — до 1862 г. постовой полицейский, дежуривший в караульной будке или возле нее.
Воспитательный дом- основанное в 1764 г. благотворительное учреждение для подкидышей, внебрачных детей и сирот. Старый корпус сохранился на Москворецкой набережной (ныне здание Военной академии им. Ф. Э. Дзержинского).
Подворье. Здесь — разновидность гостиницы, где можно оыло снять не только номер, но и каретный сарай для экипажа, а также складское помещение для крупной партии товара.
Пара чая — порция чая, подаваемая в двух чайниках, один с заваркой, другой с кипятком.
Дмитровка (Большая) — ныне Пушкинская улица.
Эмансипация. Здесь — отмена крепостного права в России
Засиживать — собираться в какой-либо семье на посиделки, е- вечерние сборища с беседами, песнями, играми.
Павлова Каролина (1807–1893) — русская поэтесса, автор многих повестей в стихах и прозе.
Дышловая пара — пара лошадей, впряженная с обеих сторон к дышлу, т. е. одиночной оглобле.