Легендарным «королем» магов, решившим, по слухам, проблему андроида, был современник Иехиила, знаменитый Альберт Великий (1193–1280), под именем которого все еще распространяются в наших деревнях сборники неслыханных нелепостей[40]. Примерно в это же время появляется другой универсальный гений — монах Раймунд Луллий из Пальмы (1235–1315). Ученик алхимика Арнольда из Вилла-новы (который сам был наследником арабской традиции, восходящей к Джабиру, magister magistrorum[41] VIII века), Луллий блестяще развил в своих сочинениях (прежде всего в «Завещании» и «Новом завещании») ту прекрасную герметическую теорию, принципы которой столетие спустя должны были быть вплетены в запутанную символическую «тарабарщину» двух немецких адептов: графа Бернара Тревизанского и монаха Василия Валентина (1394)[42]. «Arbor Scientiae»[43] и «Ars Magna»[44], в которых Раймунд Луллий сжато изложил все знания своего времени, сведенные к принципам эзотеризма, свидетельствуют о том, что он был также большим знатоком каббалы, теологии и философии.
Спагирия Николая Фламеля (ум. в 1413), несомненно, относится к луллианской системе, но более непосредственно восходит к учению Авраама-Иудея, произведение которого («Asch Mezareph») Элифас перевел в конце своего «Ключа великих Мистерий». Наряду с Луллием, А. Сетоном, Филалетом, Ласкарисом и несколькими другими, Фламель был одним из абсолютных реализаторов науки, у которого невозможно оспаривать — не признавая недействительными все критерии исторической достоверности — фактические трансмутации и реальное искусство философской проекции.
Мы возвращаемся к магии в собственном смысле слова в лице аббата Тритемия (1462–1516), знаменитого автора «Стеганографии» и «Трактата о вторичных причинах», который был учителем и покровителем «Архиколдуна» Корнелия Агриппы (I486—1535). Агриппа!
Этот бесстрашный авантюрист, приводивший в негодование свой век и распространявший вслед за собой запах костра, был вынужден провести за решеткой две трети своей жизни! Взбалмошный ученый, так и не обретший покоя Тотального Знания[45] и отрекшийся в своей одноименной книге от «Vanitate Scientiarum»[46] — этой великой наперснице, которой ему не удалось передать свое последнее слово!..
Парацельса (1493–1541) можно причислись к тем всеведущим, кому достается в удел ключ ко всем арканам и кто шагает по жизни во всем сиянии славы и в постоянном сопровождении чудес: когда они умирают — молодыми, как и все возлюбленные богами, — народ, который они восхищали, не верит в их смерть и надеется, что они внезапно появятся и скажут: «А вот и я!..» Но поколения сменяют друг друга, события стремительно развиваются, и традиция полубога угасает в памяти забывчивых людей. Минуло три столетия: кто помнит сейчас о Парацельсе?.. Один только Мишле воздал ему должное… Что же касается магнетизма, то в один прекрасный день, когда люди лучше разберутся в его сущности, миру откроется Симпатическая Медицина, и умы, ознакомившись с трудами учителя, поразятся той немилости, в которую впал столь чудесный адепт. Его «Оккультная философия» раскроет внимательному читателю последние секреты научной Магии; а его «Химический путь», копию которого распространял из-под полы Сендивогий[47], покажется подлинным герметическим шедевром нового времени. Наконец, его терапия (которая является искусством уравновешивания флюидических излучений, находящихся в симпатических отношениях с астральным током, или многократного увеличения лечебного воздействия человеческого магнетизма, при регуляции его использования сообразно с непреложными законами универсального магнетизма), его терапия будет понята, и мы увидим, как ореол Месмера поблекнет. Как только ни расхваливали оккультную медицину этого вульгаризатора — полную неясности и блужданий во тьме, — не говоря уже о том, что Я.-Б. ван Гельмонт (если привести только одно имя) публиковал, начиная с 1621 г., свой ученый трактат о «Magnetica vulnerum curatione»![46] Но чье имя получила Америка— Колумба или Веспуччи? Не так ли всегда и происходит?
Столь же универсальный, как Парацельс, Генрих Кунрат (1560–1605) сжато изложил синтетическую науку магов в небольшом ин-фолио, великолепно изданном в 1609 году[49]. Мы не знаем ничего более индивидуального и более захватывающего, нежели «.Amphitheatrum Sapientiae aeternae»[50]. Посреди совершенно ясных мыслей прихотливо «извивается» шероховатый, экзальтированный, почти варварский стиль, выразительность которого отсвечивает, однако, тертуллианов-ским слогом. Какой поразительный контраст! Кажется, будто яростное Слово берет идею приступом; но нас не останавливает мелкий «щебень» формы: оккультная идея внезапно вспыхивает для того, кто способен ее уловить, и над невероятным смятением слов потоками света струится неизреченный идеал. Под видом парафраза изречений Соломона этот мистический текст комментирует наиболее возвышенные доктрины умозрительной Каббалы, и девять изумительных пантаклей символизируют, по обыкновению учителей, самые последние арканы. Если на практике Кунрат руководствуется светочем теории, то он неустанно поверяет — большая редкость в его эпоху — теорию опытом: так, он на каждом шагу твердит: «Theosophice in oratorio, physico-chemice in laboratorio, uti philosophum decet, REM tractavi, examinavi, trituravi…»[51] Два небольших посмертных труда Кунрата: «Confessio de Chao Chemicorum»[52] и «Signatura Magnesiae» (Agentorati, 1649)[53] служат необходимыми пособиями для всех начинающих суфлеров.
Не останавливаясь на астрологе Жероме Кардане (1501–1576), известном своим достойным трактатом «De Subtilitate»[54]; не говоря, к великому нашему сожалению, об ученом монахе Гийоме Постеле (1510–1581), чей «Clavis absconditorum a constitutione mundi»[55] открывает дверь синтетической ортодоксии, навсегда закрытую для «profanum vulgus»[56]; не восхваляя, как надлежало бы, «Basilica chemica»[57] и «Книгу сигнатур»[58], где Освальд Кролл (15…—1609) создает великолепную теорию мира, откуда Гаффарель, астролог Ришелье, почерпнул несколько «обрывков» для своей компиляции «Небывалые диковины»; мы обходим молчанием даже лучших — но следует поприветствовать здесь великого посвященного Кнорра фон Розенрота (1636–1689), которому потомки обязаны каббалистическим сборником — его почти не отыскать в наши дни и можно назвать бесценным и уникальным. Толкование «Зогара», антологии наиболее редкостных и возвышенных творений древней Традиции, и блестящий комментарий к этому теоретическому сокровищу, «Kabbala Denudata»[59] (Sulzbaci, 1677, Francofurti 1684, 3 vol., in-4°) образует, наряду с собранием Пистория и аналогичными древнееврейскими манускриптами, поистине классический компендиум «ключевой» Каббалы.
42
См., в частности,
45
Его главное произведение—
46
«Тщета наук» (лат.). Переведена на французский язык г-ном де Гедвилем (Leyde, 1726, 3 volumes in-12, portrait).
47
Оригинальный манускрипт хранится в Ватиканской библиотеке. Полное собрание сочинений Парацельса опубликовано в Женеве (1658, 3 vol. in-folio, fig…).
50
«Амфитеатр вечной науки» (лат.). См. в «
51
«Теософ в речи, физик и химик в труде, как и подобает философу, исследовал, изучал, доискивался…» (лат.)
54
«О тонкости» (лат.). Перевод на французский Ришара ле Блана (Paris, 1578, in-8, figures).