Краевой комитет Компартии Сербии по Воеводине проводил ту же линию, что и другие партийные структуры. Однако из-за плохой систематизации партийного фонда в архиве курс охоты на ведьм проще проследить по материалам на уровне срезных парткомов, чем непосредственно на уровне крайкома. Но и там документы изобилуют характерными свидетельствами. Вот протокольная запись о пленуме срезного комитета в Новом Кнежевце 26 апреля 1951 г. На пленуме присутствовал член бюро крайкома Шоти Пал «с еще несколькими членами бюро крайкома и инструкторами». Шоти Пал выступил с докладом, конспект которого включен в протокол: «В конце он говорит о Коминформе: ошибочно представление думать: есть или нет – не было арестов, да нет и коминформовцев. Этот вопрос Коминформа анализировать и искать глубже, всякая работа, которая направлена против ФНРЮ, это [деятельность] по линии Коминформа (который работает на каком угодно поле, будь то разрушение власти, торможение экономики и т.д.)»341. То есть практически любая деятельность, приносящая вред обществу с точки зрения правящей партии, может быть объявлена активностью информбюровцев.
Следующий пример нагнетания сверху не так ярко выражен, но зато мы можем проследить, как отреагировала нижестоящая парторганизация. В крайкоме Воеводины на одной аналитической записке, датируемой 20 февраля 1951 г., голубым чернилом сделана пометка, что Кулский срез «самый слабый пункт» в вопросе информбюровцев342. Основные аресты в Кулском срезе пришлись на 1949 г. Обвиняемых в поддержке Коминформа гражданских лиц обычно наказывали в административном порядке работами в трудовых лагерях на срок до двух лет, поэтому к началу 1951 г. осужденные информбюровцы стали возвращаться по домам. Их было много (как уже сказано, по данным на июль 1951 г. в срезе было проведено 167 арестов). Видимо в этом крайком и усмотрел проблему. В результате протокол заседания срезного комитета Кулы от 7 мая 1951 г. фиксирует очередное обострение шпиономании. Протокол провозглашает уклонение бывших коминформовцев от активной политической жизни одним из проявлений их подрывной работы343. Не проходит и трех недель, как 27 мая собирается бюро срезного комитета и продолжает нагнетать страсти. Бюро взывает к необходимости борьбы с врагом и критикует «достаточную пассивность» членов партии и Народного фронта в попытках эту борьбу активизировать. Врагов бюро определяет как «реакцию» и «информбирашей»344.
Аналогичные воззрения на пришедших из заключения информбюровцев насаждались и в других местах края. 7 ноября 1951 г. бюро срезного комитета Белой Церкви констатировало в порядке критики местных парторганизаций: «Также в некоторых партийных организациях не проведена позиция, что информбюровцы могут быть только против нас или за нас, но никак не пассивными»345.
Призывы «искать глубже» вели к печальным последствиям. Вот несколько крайне абсурдных примеров обвинения в информбюровщине. Бюллетень, составленный по итогам годовых собраний срезных профсоюзных веч Воеводины не позднее 25 февраля 1949 г., повествует о таком случае в г. Зренянине: в литейной мастерской железнодорожного депо на одном из бюллетеней какой-то делегат годового собрания написал во время голосования: «Да здравствуют англо-американцы, долой коммунистов». Далее слово источнику: «…Указанный был арестован УДБой. Раньше он был членом КПЮ, а сейчас информбираш»346. Несовместимость поддержки Советского Союза и содержания написанного лозунга составителя бюллетеня не смутила.
В протоколе заседания срезного комитета Панчево от 21 августа 1951 г. содержится еще два характерных примера. Некий Марко Рапаич в Панчеве передал УДБе информбюровские листовки. А поскольку было неизвестно, откуда он их взял, это послужило основой для «подозрения», и он был арестован. Некая Ёванка Ристич в том же Панчеве «пассивизировалась» (стала общественно пассивной), когда ее муж открыто выступил за Информбюро. Потом (видимо после ареста мужа) она перестала быть членом партии, не участвовала в ее работе. Отсюда срезный комитет делает уверенный вывод: Ристич «поколебалась» по линии Информбюро347.
Итак, правящая партия проводила установку, что если информбюровцев не обнаружили, значит их плохо искали. Отсутствие разоблаченных информбюровцев могло навести на подозрение, что местная парторганизация, в которой не было никаких разоблачений, занимается попустительством, а то и прямо скрывает врага. Партактиву в этой ситуации только и оставалось, что копать глубже. В результате информбюровцами провозглашались люди, которые на самом деле таковыми не являлись. Это второй аргумент в пользу критического восприятия партийных сведений о существовании информбюровских групп.