Выбрать главу

Бесспорно, было бы слишком категоричным и прямолинейным суждение, что циклизм оставался единственным концептуальным направлением исторической мысли греков. Выше мы говорили, что первым, так сказать, «протоисториком», автором, пожалуй, самой ранней теории истории был поэт Гесиод. И уже у него мы находим представление о двух противоположных путях развития: регрессивном и прогрессивном. Первый (в поэме «Труды и дни») прилагается к истории человечества, которая рисуется в основном как нисходящая последовательность «металлических» веков — от золотого до железного, каждый из которых хуже предыдущего, как движение от более совершенных форм к менее совершенным[72]. С другой стороны, излагая в поэме «Теогония» историю поколений богов (Хаос — Уран — титаны — олимпийцы), Гесиод рисует ее, напротив, в образе прогресса, пути к космической и социальной упорядоченности (на это  справедливо обратил внимание В. Д. Жигунин[73]). Однако к человеческому социуму такой вариант развития, в понимании поэта, совершенно неприложим.

В дальнейшем регрессистская теория Гесиода стала весьма авторитетной, но, конечно, не общепринятой. В V в. до н. э., на волне могучих успехов греческой цивилизации (победа над заведомо сильнейшим противником в Греко-персидских войнах, расцвет афинской демократии и афинской морской мощи) и сформировавшегося на этой почве ярко выраженного социально-исторического оптимизма[74], большее распространение получили представления о прогрессе, развитии от низшего, первобытного состояния к высшему, культурному[75]. Эти представления проявились у драматургов (Эсхила, Еврипида; с некоторыми оговорками — у Софокла) и философов (Протагора, Крития, Демокрита), но, что характерно, не у профессиональных историков. А когда проходит время высшего расцвета классического полиса, мощный удар по всем аспектам идентичности наносит Пелопоннесская война, наступает кризисный IV в. до н. э., — пессимизм возвращается и концепция регресса вновь вступает в свои права, получая воплощение в трудах Платона, Аристотеля, Ксенофонта.

Однако взгляд на историю как на циклическую смену эпох и форм, при которой «всё возвращается на круги своя», оставался преобладающим. И вот тут уже можно говорить не только о философах (Анаксимандр, Гераклид, Эмпедокл, пифагорейцы, стоики и многие другие), но и об историках. Особенно четко проявляются циклистские представления у Полибия[76]. Его великие предшественники — Геродот и Фукидид — не высказывают аналогичных воззрений эксплицитно, тем не менее и у них эти воззрения присутствуют, что явствует из косвенных данных. Собственно, каков стимул, двигавший ими при создании исторических трудов, почему считалось важным и необходимым сохранить в памяти потомков информацию о давно прошедших делах, иными словами, почему история воспринималась как magistra vitae? Именно потому, что в будущем события могли повториться; тогда-то и пригодилось бы сохраненное знание. Фукидид горделиво называет свое сочинение «достоянием навеки» (ktema es aiei), и делает это по той причине, что уверен: оно окажется полезным тому, «кто захочет исследовать достоверность прошлых и возможность будущих событий (могущих когда-либо повториться по свойству человеческой природы в том же или сходном виде)» (Thuc. I. 22. 4).

Но здесь мы натыкаемся на очередной парадокс исторической культуры античных греков. Сам ход развития историописания осуществлялся как бы по тому же пути циклизма. Каждый новый представитель этого жанра начинал, можно сказать, с нуля. Он не продолжал дело своих предшественников, а безапелляционно критиковал и даже попросту отрицал их достижения. Гекатей в высшей степени пренебрежительно отзывается о мифографах, Фукидид (I. 21. 1) — о логографах, включая самого Гекатея, а своего старшего современника Геродота даже не упоминает, как будто бы «отца истории» вообще не было. В свою очередь, для Полибия как бы не существует ни Геродота, ни Фукидида[77]. Если же этот эллинистический историк и останавливается поподробнее на творчестве кого-либо из своих более ранних коллег (Феопомпа, Тимея), то лишь для того, чтобы подвергнуть их самым жестоким (и часто несправедливым) нападкам[78]. В результате подобного подхода уровень исторической культуры с течением веков, в общем-то, не рос, а в лучшем случае оставался неизменным. Историография оказалась подвержена общему «закону круговращения»; как в калейдоскопе, сменяли друг друга более или менее причудливые наборы одних и тех же базовых элементов.

вернуться

72

Парадоксальным образом выпадает из этой схемы четвертый, «героический» век, расположенный между медным и железным. Это время славных подвигов и свершений. Насколько можно судить, здесь проявляется попытка поэта увязать абстрактную концепцию всеобщего регресса с конкретной (и еще достаточно живой — ведь прошло всего несколько столетий) памятью о действительно грандиозном по его меркам микенском прошлом.

вернуться

73

В посмертно изданной работе: Жигунин В. Д. Очерки античной естественной истории (от Гомера до Анаксагора и его последователей) // Μνήμα: Сб. науч. тр., посвящ. пам. проф. В. Д. Жигунина. Казань, 2002. С. 57.

вернуться

74

Для предшествующей, архаической эпохи, напротив, характерен пессимизм. Девизом для всего ее мировоззрения могут служить знаменитые строки Феогнида (425 sqq.):

Лучшая доля для смертных — на свет никогда не родиться И никогда не видать яркого солнца лучей. Если ж родился, войти поскорее в ворота Аида И глубоко под землей в темной могиле лежать. 
вернуться

75

Подробнее см.: Виц-Маргулес Б. Б. Античные теории общественного развития и прогресса // Античный полис. СПб., 1995. С. 134–144 (впрочем, в этой работе реальная роль «прогрессистских» теорий в древнегреческой общественной мысли, как нам представляется, несколько преувеличена).

вернуться

76

Polyb.VI. 9. 10: «Таков круговорот государственного общежития, таков порядок природы, согласно коему формы правления меняются, переходят одна в другую и снова возвращаются».

вернуться

77

И тот и другой упомянуты у Полибия по одному разу, причем мимоходом и без какой-либо оценки (Polyb. VIII. 13. 3; XII. 2. 1).

вернуться

78

О критике Полибием Тимея и других предшественников см.: Илюшечкин В. Н. Эллинистические историки // Эллинизм: восток и запад. М., 1992. С. 280 слл.