В произведениях трагического жанра встречаются аллюзии не только внутриполитического, но и внешнеполитического характера. Эта проблематика также была весьма актуальной для классической афинской драмы[120]. Целый ряд событий, будь то военная помощь восставшему против персидского владычества Египту, проникновение Афин в Западное Средиземноморье или заключение ими союза с Аргосом, преломлялись сквозь причудливую призму мифологического повествования, но и в таком виде, бесспорно, были вполне понятны зрительской аудитории Эсхила.
Творчество младшего современника Эсхила — Софокла — тоже может быть рассмотрено с точки зрения «принципа актуальности». Этот поэт, кстати, помимо занятий чистым искусством, играл также и видную роль в общественно-политической жизни афинского полиса второй половины V в. до н. э.[121] В частности, по авторитетному свидетельству традиции (Aristoph. Byz. Hypoth. Sophocl. Antig.), после громкого успеха его трагедии «Антигона», поставленной в 442 г. до н. э., он был даже избран стратегом. Можно сколько угодно иронизировать над афинянами, сделавшими драматурга военачальником. Однако, если отрешиться от столь поверхностного подхода и посмотреть на вещи глубже, данный факт как раз и окажется прекрасным символом глубинной связи театра и политики, шире — театра и полиса[122].
Самой злободневной, особенно тесно связывавшей историю и современность была знаменитейшая из трагедий Софокла — «Эдип-царь», написанная в начале Пелопоннесской войны, как раз в то самое время, когда Аттика страдала от чумы, а многолетний лидер государства — Перикл — попал в опалу. Не будет преувеличением сказать, что одна из ключевых тем названной драмы является «тема Перикла». Вряд ли уместно будет здесь включаться в давнюю дискуссию о том, сочувствует ли Софокл Периклу или же, напротив, осуждает его[123]. Главное в том, что софокловский Эдип — это в известной мере именно Перикл. В ином виде, кроме как в облике мифологического прототипа, реальный политик и не мог быть выведен на трагическую сцену. Но, повторим еще раз, для зрителей и эта форма была вполне достаточной.
Наконец, Еврипид тоже вполне может быть назван политическим — соответственно историческим sensu Graeco — драматургом[124]. Целый ряд его трагедий, написанных в период войны со Спартой («Гераклиды», «Просительницы», «Троянки», «Елена»), могут быть полностью и правильно поняты только в историческом контексте. И в высшей степени интересно наблюдать за тем, как по мере тех или иных перемен в ходе военных действий меняется и позиция автора: то ему свойственны жгучий патриотизм и стремление сражаться «до победного конца», то он переходит (после крупного поражения афинян на Сицилии) к мягкой, примиренческой линии[125].
В последние десятилетия аттическую трагедию модно изучать в структурно-антропологическом и социально-психологическом аспекте[126]. Но нам представляется вполне оправданным и другой ракурс ее анализа — исторический, или, чуть точнее, историко-политический (ввиду неразрывности истории и политики в полисном греческом мире[127]). Обращение к «вечным» мифологическим сюжетам гарантировало сочетание общего и единичного (вспомним цитировавшееся в начале работы высказывание Аристотеля), вневременного и актуального.
Перейдем теперь к комедии — второму важнейшему драматическому жанру эпохи классики[128]. Так называемая древняя аттическая комедия, представленная дошедшими полностью сочинениями Аристофана, фрагментами Кратина, Евполида и ряда других авторов, кардинально отличается от трагедии, прежде всего в том отношении, что она как раз пользовалась практически исключительно вымышленными сюжетами, причем не просто вымышленными, а замысловатыми до фантасмагоричности.
Однако — ив этом еще один парадокс — вымышленный сюжет постоянно сочетался в произведениях древней комедии с вполне реальными действующими лицами. Комедиографы V в. до н. э. (в отличие, скажем, от работавшего век спустя Менандра, у которого персонажи уже являются только продуктом художественной фантазии) активно выводят на сцену своих реальных современников — политиков, философов, поэтов[129]. Демагог Клеон и полководец Ламах, Сократ и Еврипид — все они появляются в пьесах Аристофана. Кратин высмеивал самого Перикла[130]. Естественно, здесь же присутствуют и вездесущие боги — этот элемент вечного в современности. Но боги, конечно, могут быть выведены в комедии только в комическом виде — иной подход противоречил бы природе жанра[131].
120
См., в частности:
122
Это опять же вполне закономерно. Для полисного типа общества характерна, как справедливо отмечалось (
124
Еврипид и в целом был автором, особенно отзывчивым на интеллектуальные веяния его эпохи. См.:
125
126
См., например:
127
О политической интенции в классической трагедии см.:
128
Мы не будем в данной работе касаться еще одного существовавшего в Афинах интересующего нас времени драматического жанра — так называемой «Сатаровой драмы». Памятников этого жанра почти не сохранилось, что делает проблематичным изучение его в контексте эволюции исторического сознания.
129
130
131
Подробнее см.: