Выбрать главу

Геродот, живший и писавший в этом упорядоченном космосе, в котором всё «встало на свои места», именно поэтому мог позволить себе известные вольности, внести в свой труд упоминавшуюся выше пестроту и разноголосицу. Ведь прочный стержень дуального мировосприятия ничто в тот момент не могло поколебать. Победители могли позволить себе быть «открытыми» миру. Само четкое вычленение понятий «своего» и «чужого»[167] способствовало завязыванию диалога.

Еще одним важнейшим историческим событием периода, о котором идет речь и на который пришлась деятельность Геродота, стало, бесспорно, резкое возвышение Афин. Этот полис, до Греко-персидских войн остававшийся, в общем-то, в числе ординарных, в ходе конфликта с державой Ахеменидов решительно выдвинулся на первое место, занял со временем положение лидера сопротивления «варварскому» натиску, встал во главе крупнейшего в греческой истории военно-политического союза и превратился в конце концов в «культурную столицу» Эллады. Расцвела афинская демократия, которая явилась в целом ряде отношений предельным воплощением потенций, заложенных в самом феномене античного полиса. Значительная часть V в. до н. э. прошла в Греции «под знаком Афин», это всем известный факт, вряд ли нуждающийся в аргументации. Происходили события огромного исторического значения, события, подобных которым еще не было; назревало ощущение колоссального прорыва, грядущих невиданных высот. Эти события оказали самое прямое влияние и на личную судьбу Геродота.

В историографии на протяжении десятилетий не прекращается дискуссия по вопросу о том, был ли великий галикарнасский историк сторонником или противником демократических Афин[168]. Выдвигалась и обосновывалась как та, так и другая точка зрения. Касаясь этой проблемы, прежде всего необходимо отметить, что вопрос «Геродот и Афины» должен быть отделен от вопроса «Геродот и Перикл». Обычно эти два сюжета жестко увязывают друг с другом, что, на наш взгляд, не вполне правомерно. Действительно, нет категорических оснований однозначно считать Геродота горячим приверженцем Перикла, членом «культурного кружка», созданного этим афинским политическим деятелем[169]. Перикл упоминается в труде Геродота лишь один-единственный раз (VI. 131), причем в довольно двусмысленном контексте[170].

С другой стороны, говорить о враждебности Геродота к Афинам как таковым, афинскому полису, афинской демократии, на наш взгляд, нет решительно никаких оснований. Историк неоднократно бывал в «городе Паллады» и даже подолгу жил там. Более того, напомним, что в результате активной внешней политики Афин Геродот смог обрести себе «новую родину». Еще в молодости ему пришлось покинуть родной Галикарнасе после того, как он принял участие в неудачном заговоре против тирана Лигдамида. После этого он стал лицом без гражданства, не имевшим политических прав где бы то ни было. А в середине 440-х гг. до н. э., когда под эгидой Афин была основана в Южной Италии панэллинская колония Фурии, Геродот принял участие в этом мероприятии. Он переселился в Фурии, стал и до конца жизни продолжал оставаться их гражданином.

Итак, историческое сознание, отразившееся у Геродота, было типично для эпохи «великого проекта». Какая-то удивительная свобода и широта духа, целостность в сочетании с разнообразием проявлений отличала человеческие натуры этого времени. Сам Перикл, многолетний лидер афинского государства, мог, отложив все дела, целый день беседовать с философом Протагором о каком-нибудь чисто умозрительном вопросе (Plut. Pericl. 36).

Что же касается Фукидида (который был лишь одним поколением моложе Геродота), то он в своей молодости еще застал конец этой блестящей эпохи[171]. Более того, именно он дал самую полную и адекватную во всей античной историографии характеристику «великого проекта». Мы имеем в виду, разумеется, знаменитую «Надгробную речь Перикла» в труде Фукидида (II. 35–46)[172], в которой дано лучшее из современных описаний классической афинской демократии (конечно, скорее ее идеальных принципов, нежели повседневной реальной действительности) и в которой Афины названы «школой всей Эллады».

вернуться

167

Вплоть до рубежа VI–V вв. до н. э. греки не ощущали себя «чужими» по отношению к миру Востока. См.: Purcell N. Op. cit.

вернуться

168

См. из важнейшей литературы по вопросу: Strasburger H. Herodot und das perikleische Athen // Historia. 1955. Bd. 4. Ht. 1. S. 1–25; Harvey F. D. The Political Sympathies of Herodotus // Historia. 1966. Bd. 15. Ht. 2. S. 254–255; Schwartz J. Hérodote et Périclès // Historia. 1969. Bd. 18. Ht. 3. S. 367–370; Develin R. Herodotos and the Alkmeonids // The Craft of the Ancient Historian. Lanham, 1985. P. 125–139; Ostwald M. Herodotus and Athens // ICS. 1991. Vol. 16. № 1/2. P. 111–124; Forsdyke S. Op. cit.; Moles J. Op. cit.; Fowler R. Herodotos and Athens…

вернуться

169

Ср. скептические соображения по поводу традиции о пресловутом «кружке интеллектуалов», сплотившихся вокруг Перикла: Stadter Р. A. Pericles among the Intellectuals // ICS. 1991. Vol. 16. № 1/2. P. 111–124; Will W. Thukydides… S. 313–316.

вернуться

170

Will W. Perikles. Reinbek, 1995. S. 23.

вернуться

171

Legon R. P. Thucydides and the Case for Contemporary History // Polis and Polemos: Essays on Politics, War and History in Ancient Greece in Honor of D. Kagan. Claremont, 1997. P. 3–22.

вернуться

172

Эта речь всегда оставалась предметом самого пристального внимания в современном антиковедении. Укажем несколько посвященных ей работ, относящихся к самому последнему времени: Bosworth А. В. The Historical Context of Thucydides' Funeral Oration // JHS. 2000. Vol. 120. P. 1–16; Balot R. Pericles' Anatomy of Democratic Courage // AJPh. 2001. Vol. 122. P. 505–525; Winton R. Thucydides 2, 37, 1: Pericles on Athenian Democracy // RhM. 2004. Bd. 147. Ht. 1. S. 26–34.