В связи с афино-мегарским конфликтом из-за Саламина упоминался, в частности, Герей — один из крупных историков, которых породили Мегары[281]. Мы видели, что он полемизировал с Солоном по вопросу о том, как древние мегаряне и афиняне хоронили своих умерших. Причем Плутарх обрисовывает дело таким образом, что неискушенному читателю может показаться: речь идет об очном споре. В действительности же Герей жил целыми столетиями позже Солона, в III в. до н. э. Казалось бы, к тому времени вопрос о Саламине был уже совершенно неактуален: остров давным-давно принадлежал Афинам, стал неотъемлемой частью их государства, и отнять у них эту спорную территорию не было никакой возможности. Однако же, как видим, у мегарян оставалось желание «сохранить лицо», взять реванш если не на полях сражений, то хотя бы на историографическом поприще.
3. Нельзя не упомянуть и об определенном «пассеизме» общеисторического ощущения, который, похоже, был характерен для полисного менталитета как такового[282]. Эта глубоко консервативная идеология подразумевала ориентацию на обычаи старины, на «добрые нравы предков» (ср. лат. mos maiorum), стремление придать даже любым реформам и новшествам вид простого возобновления древних, некогда (якобы) существовавших порядков[283]. Что было в прошлом, то обязательно хорошо и правильно, нужно сохранять эти традиции старины, а в случае их утраты — прилагать все усилия к тому, чтобы к ним возвратиться.
С подобным мировоззрением была тесно связана популярная концепция «отеческого государственного устройства» (patrios politeia)[284], выражавшая однозначно положительное восприятие всего «отеческого», восходящего к предкам. Особенно большой интерес к себе этот лозунг начинал вызывать в периоды разного рода смут и неурядиц. Именно так случилось, в частности, в Афинах последней трети V в. до н. э. Известно, что это годы Пелопоннесской войны со Спартой, однако с определенного момента вооруженный конфликт с внешним врагом повлек за собой и жестокий внутренний кризис[285]. Афинская демократия в ряде отношений начала вырождаться в охлократию[286], утрачивать прежнюю эффективность, признававшуюся даже ее врагами; на полях сражений государство всё чаще терпело серьезные неудачи. Это не могло не повести к дебатам по вопросу о том, какие реформы необходимо провести для улучшения положения. Приведем теперь еще одну цитату, связанную как раз с одним из эпизодов дебатов, о которых идет речь:
«Клитофонт… внес еще дополнительно письменное предложение о том, чтобы избранные лица… рассмотрели отеческие законы, которые издал Клисфен, когда устанавливал демократию, и чтобы, заслушав также и их, приняли наилучшее решение — потому, говорил он, что государственный строй Клисфена был не демократический, а близкий к солоновскому» (Arist. Ath. pol. 29. 3).
Как можно прокомментировать данный пассаж? Теперь мы — в области внутриполитической полемики. Идет дискуссия о реформе государственного устройства, а сама эта реформа, как легко заметить, видится единственно как возвращение к какому-то моменту в прошлом — к такому, когда еще не началась пресловутая «порча». Налицо значительная мифологизированность политического сознания, с присущим миру мифа базовым представлением, согласно которому было когда-то парадигматичное «время оно»[287].
И вопрос стоит только так: где же конкретно он, тот самый момент в прошлом, к которому оптимально было бы возвратиться? Кипят оживленные споры, и в них постоянно задействуется историческая аргументация. Возвращаться ли к порядкам Клисфена, который уже тогда имел реноме «отца афинской демократии», но при этом, как считалось, установил умеренный, а не радикальный тип народовластия? Но перед принятием столь ответственного решения вначале предстояло еще разобраться с тем, что в действительности представляли собой эти самые клисфеновские порядки? Были ли они на самом деле уже демократическими или еще нет? От деятельности Клисфена (507 г. до н. э.) до описываемой дискуссии (411 г. до н. э.) прошел почти век, и не приходится удивляться тому, что о столь давних событиях общественное мнение имело лишь самое смутное представление. А провести профессиональное изыскание на предмет выявление истины тоже было крайне непросто[288].
Некоторые участники дебатов шли и дальше: а может быть, возвращаться стоит к порядкам Солона, то есть сделать еще шаг назад? Или отступить еще глубже в прошлое — к досолоновской политии, заведомо имевшей чисто олигархический характер? Случалось, что верх одерживали именно представители этой последней точки зрения. Во всяком случае, в Афинах конца V в. до н. э. дважды устанавливалась (мирным путем, без кровопролития) весьма жесткая олигархия (перевороты 411 и 404 г. до н. э.)[289], хотя оба раза — ненадолго.
281
В Мегарах существовала достаточно сильная историографическая школа. О ней, в том числе о Герее, см.:
283
С. Я. Лурье называет это «консервативной юридической фикцией» (
284
Об этом лозунге см.:
285
См. о его различных аспектах:
287
Эту категорию особенно детально разбирает в своих работах такой выдающийся религиовед, как Мирна Элиаде. См., например:
288
Это связано с тем, что афиняне по большей части весьма небрежно относились к письменной фиксации и сохранению своих законодательных актов. Данный факт признается даже учеными, в целом занимающими по вопросу более или менее оптимистичную позицию, например:
289