Но, прежде чем перейти к этому обстоятельству, остановимся на характерном заявлении г. прокурора, каким образом обнаружились злоупотребления и возникло самое дело? По словам обвинения, «одним из поводов» настоящего дела послужило то обстоятельство, что подсудимый, живя в Букареште, вел роскошную жизнь и жил в то время с актрисой, известной под названием «бриллиантовой дамы», которая удивляла всех жителей роскошью нарядов и, не зная куда девать бриллианты, «носила их даже на башмаках». Вместе с тем, — заявлял г. прокурор — о поручике Хвощинском появлялись корреспонденции в петербургских газетах, и хотя в них было много преувеличенного, но, как оказалось, не было дыма без огня…
Из речи прокурора читатель, между прочим, узнаёт и другие странные вещи, заставлявшие удивляться и прокурора. Так, главный продовольственный склад, где в каждый момент находилось казенного имущества на пять миллионов, вверяется «человеку, в прошлом которого нет ничего такого, что бы заслуживало подобного доверия» и даже безграмотному. Из послужного списка подсудимого видно, что он «поступил на службу в 1857 году фейерверкером, оттуда перешел в гусарский полк корнетом и, прослужив здесь полтора года, в 1860 году уволился, по болезни, в отставку». Затем накануне войны подсудимый снова поступает на службу, назначается помощником казенного транспорта, потом переходит в одну из канцелярий, где он, однако, оказался неудобным, как человек безграмотный.
«И вот этому-то человеку, который не имеет опытности в интендантском деле, который не выказал способностей и даже оказался безграмотным, поручается склад, в котором на пять миллионов казенного имущества». Чем это объяснить — г. прокурор решительно затруднялся. Правда, один из свидетелей говорил, «что у них не было людей, что к ним, вместо интендантских чиновников, присылали бродяг; пришлют семь чиновников — и 600 бродяг». Хотя, по словам г. прокурора, свидетель и дал не особенно хорошую рекомендацию, тем не менее г. прокурор полагал, что все-таки «в интендантском ведомстве нашелся бы человек, который мог бы занять, вместо безграмотного поручика, место смотрителя главного склада».
Не давши никакого объяснения такому недостатку людей и такому приливу «бродяг», обвинение перешло к подробностям разных темных проделок, злоупотреблений и стачек с поставщиками. Так, между прочим, прокурор рассказал, что благодаря неловкому контракту, заключенному интендантом с некиим подрядчиком, «поставленные консервы, в количестве 88 000 000 рационов, которые казне стоили 4 000 000 рублей, остались в Букареште, не могли быть перевезены и израсходованы и, впоследствии, проданы за 33 000 руб. кредитными… Потерь, следовательно, было более 3 000 000 рублей!
Я не стану перечислять всех тех плутней, которые раскрывают обвинительный акт и речь г. прокурора. В конце концов, обвинение настаивало на строгом наказании и надеялось, что только суд «в состоянии обуздать всех расточителей казны»…
Мы от души желали бы, вместе с г. прокурором, надеяться. Но, к сожалению, первая часть его речи значительно охлаждает надежды… Ведь не все «расточители» столь безумно бросают на показ плоды «хищения», как делал подсудимый, и, следовательно, не всегда подают «один из поводов» для исполнения благих пожеланий г. прокурора. На месте «расточителя» мог быть более экономный человек, и тогда, пожалуй, не встретилось бы и повода к возникновению настоящего дела? «Хищение» не всегда любит блеск и помпу. Чаще оно кроется где-нибудь в тиши, на лоне природы, в укромном поместье, купленном на имя супруги, и вообще не кричит о себе так громко…
№ 5Известный пожар на фабрике г. Гивартовского, следствием которого была смерть сорока трех человек и увечье тридцати, недавно был предметом разбирательства в московском окружном суде. Дело это, названное делом о «нарушении 411-й статьи Строительного устава», еще раз — и который уже раз! — напомнило нам о «философском» отношении к жизни человеческой и снова заставило заговорить о безотлагательной необходимости пересмотра закона, определяющего взаимные отношения нанимателей и нанимаемых.
Презрение к чужой жизни, к чужим интересам, давным-давно засвидетельствовано у нас и официальными, и частными исследованиями. Сто́ит только развернуть какие-нибудь «материалы», в которых описывается помещение рабочего люда, чтобы убедиться в важности вопроса, и тем не менее этот «вопрос», как и бесчисленное количество других вопросов, ждет еще своей очереди; в ожидании же мы, время от времени, удивляемся, когда очень уж бьющие факты, вроде пожара на московской фабрике, раскрывают перед нами картину беззащитности во всей своей наготе. Тогда, по обыкновению, мы обрушиваемся на одно лицо, наивно забывая, что факты, являющиеся в судах, — только обостренные явления одного и того же общего порядка. Нам как будто необходимо тяжелое зрелище смерти — и не одной, а многих, как на московском пожаре, — чтобы встрепенуться и ощутить нечто вроде угрызения совести; между тем все наши исследования свидетельствуют, что обстоятельства, обнаружившиеся из дела г. Гивартовского, не суть исключения из общего правила и что являются они на свет божий, при торжественной обстановке суда, только благодаря той или другой несчастной случайности, вызвавшей, как в данном случае, дело о «нарушении 411-й статьи».