Похожее, в принципе, поведение можно наблюдать достаточно часто. Отсюда следует неизбежный вывод, что интенсивность травмы сама по себе, очевидно, является малозначительным патогенным фактором, но сама травма, надо думать, имеет для пациента особое значение, т. е. выходит, что шок сам по себе при любых обстоятельствах не имеет патогенного характера, наоборот, чтобы воздействовать на человека, он должен сочетаться с некоторой обостренной психической предрасположенностью, которая в определенных обстоятельствах выражается в том, что пациент бессознательно придает шоку гораздо большее значение. Тем самым найден ключ к тайне предрасположенности. Таким образом, мы должны задаться вопросом: что же это за особые обстоятельства в той ситуации с конным экипажем? Страх охватил даму, когда она услышала топот приближающихся лошадей. Ей на миг показалось, что в этом заключен страшный злой рок, что это означает ее смерть или еще что-нибудь ужасное, и тогда она совсем потеряла рассудок.
Причина, по всей видимости, крылась в лошадях. Предрасположенность пациентки к тому, чтобы столь странным образом отреагировать на это несущественное событие, могла, таким образом, состоять в том, что лошади для нее означают нечто особенное. Можно предположить, что она, например, как-то пережила опасный случай, связанный с лошадьми. Так в действительности и оказалось. Ей было около семи лет, когда она однажды каталась со своим кучером, и лошади, испугавшись, понесли к высокому и крутому берегу реки. Кучер спрыгнул и крикнул ей, чтобы она сделала то же самое, однако девочка из-за смертельного страха словно оцепенела. Правда, она все же спрыгнула вовремя, а лошади погибли, карета разбилась вдребезги. То, что подобное событие оставляет в душе глубокие следы, едва ли нуждается в доказательствах. Однако не объясняет, почему впоследствии вполне безобидный намек на сходную ситуацию вызвал столь неадекватную реакцию. Пока нам известно лишь то, что позднейший симптом имел свой пролог еще в детстве. В чем здесь состоит патология, пока неясно. Чтобы проникнуть в эту тайну, нужна дополнительная информация. Так, накопленный опыт показал, что во всех проанализированных до сих пор случаях наряду с травмирующими жизненными событиями имеют место нарушения особого рода, которые следует отнести к сфере эротики. Любовь, как известно, понятие растяжимое, охватывающее небесные выси и преисподнюю, объединяющее в себе добро и зло, высокое и низкое. Знание об этой сфере в концепции Фрейда претерпело значительное преобразование. Если раньше он, находясь в определенной степени под влиянием учения Брейера о травмах, искал причины неврозов в травмирующих жизненных событиях, то теперь центр тяжести проблемы сместился совсем в иную сторону. Лучше всего пояснить это на приведенном выше случае. Понимая, что лошади, пожалуй, могли играть в жизни пациентки особую роль, мы не можем понять ее позднейшей столь преувеличенной и неадекватной реакции. Характерная черта этой истории, свидетельствующая о болезни, видится в том, что дама испугалась вполне безобидных лошадей. Если вспомнить, что нередко наряду с жизненными событиями, чреватыми травмой, бывают нарушения в сфере эротики, то и в данном случае следовало бы выяснить, не имеем ли мы дело с чем-нибудь необычным в этом отношении.
Дама намерена обручиться с одним молодым человеком, которого любит и с которым надеется стать счастливой. Больше пока ничего не известно. Однако отрицательный результат первоначального опроса не должен смущать и исследование следует продолжить. Когда прямой путь не достигает цели, имеются окольные пути. Поэтому вернемся снова к тому странному моменту, когда дама бежала перед лошадьми. Расспросив о званом вечере, с которого она возвращалась, выясняем: это был прощальный ужин в честь ее лучшей подруги, которая отправлялась на заграничный курорт для лечения расстроенных нервов. Подруга замужем, и притом, как выясняется, счастлива; у нее есть ребенок. К сообщению о том, что она счастлива, мы вправе отнестись с недоверием: если бы это было действительно так, то у нее, вероятно, не имелось бы причин для лечения нервного расстройства. Задавая вопросы по поводу других обстоятельств, я узнал, что, когда пациентку догнали знакомые, ее снова доставили в дом, где проходил прощальный ужин: это было наиболее подходящее место, так как было уже очень поздно. Там ее, находящуюся в полном изнеможении, радушно встретил хозяин. На этом моменте пациентка прервала свой рассказ, запнулась и, смутившись, попыталась сменить тему. Здесь дело явно касалось какого-то неожиданно всплывшего неприятного воспоминания. Преодолев упорное сопротивление больной, я выяснил, что той ночью произошло еще нечто весьма примечательное: радушный хозяин страстно признался ей в любви. Естественно, возникла ситуация, которую, учитывая отъезд хозяйки дома, можно было бы считать весьма затруднительной и тягостной. Это признание в любви, по утверждению больной, было для нее как гром среди ясного неба. Однако подобные вещи обычно всегда имеют свою предысторию. И на протяжении следующих недель шаг за шагом была исследована вся длинная любовная история. В итоге получилась полная картина, которую я попытаюсь кратко обрисовать следующим образом.