Самый ученый экономист, покупая в магазине за два рубля книгу, в это время меньше всего думает о воплощенной в этих двух рублях трудовой связи между ним самим и тысячами людей, участвовавших в производстве книги — в ее написании, выделке бумаги для нее, печатании и т. д.: в момент покупки цена книги воспринимается им несомненно, просто как свойство этой книги и как сила, которой он должен подчинить свои действия в своем стремлении приобрести книгу. Самый решительный аморалист, непосредственно оценивая чей-либо поступок, как «благородный» или «подлый», вовсе не представляет себе в эту минуту той гармонии или того противоречия с ходом развития социально-классовой жизни, которые выражаются в сделанной оценке: он относится тогда к этому «благородству» или «подлости», как к свойству поступка самого по себе, и как к силе, прямо определяющей моральное суждение. И наконец, самый глубокий аналитик-естествоиспытатель, когда он практически сталкивается с фактом смерти человека, не может видеть в этом факте только прекращение определенной связи органов, определенной последовательности функций, — и невольно поддается идее о неумолимом законе, стоящем над жизнью и определяющем конечную судьбу всего, что живет.
Царство идолов существует и обширно почти по-прежнему. Внешние поражения, нанесенные ему научным познанием, не уничтожили его, а только подорвали его могущество. Но во всяком случае теперь царство это страшно дезорганизовано, в нем идет глубокое разложение и распад. Его власть над людьми потрясена, его внутренняя связь нарушена. На всей его обширной территории сообщения прерываются в массе пунктов, его центр становится все более оторванным от его периферии.
Что же именно случилось с его организацией?
IIЦарство идолов построено монархически. Его иерархия некогда стройная, а теперь спутанная и расшатанная, завершается Абсолютным. В Абсолютном — носит оно титул божества или не носит — находится источник, и в нем же конец всех фетишистических ценностей, всех императивных норм, всех неизменных и неумолимых законов, извне тяготеющих над миром. Абсолютное — это последнее обобщение всех идолов познания; но затемненному взгляду фетишиста оно представляется первой и высшей реальностью, основою (или «творцом») всего действительно существующего. И когда нарушается живая связь между этим верховным идолом и теми низшими, которые из него черпают свою санкцию, — тогда падает авторитет идолов, и слабеет власть над умами. Это значит, что уже глубоко подорваны корни всей системы идолов, и она из живого организма превращается все более в механическую оболочку для нового, противоречащего ей и стесненного ею жизненного содержания.
Рассмотрим, каким образом произошла эта дезорганизация, этот разрыв связей между Абсолютным центром царства идолов и его периферией.
Область общественного труда есть область общественного опыта. Из нее вырастает всякая система познания. Из нее возникло и царство фетишизма. Идол, как и научная истина, есть прежде всего выражение трудового опыта. Где и поскольку человек побеждает природу, там и постольку возникает научное познание; где и поскольку он терпит поражение в борьбе и вынужден преклониться перед властью стихий, там и постольку зарождается фетишизм. И здесь, и там познавательное творчество идет одними и теми же путями, и здесь и там только из опыта берет оно и свой материал, и свои формы.
Почему для экономически отсталого крестьянина Испании, Италии, России его божество есть реальный объект опыта, живой и могущественный, и настолько всегда пространственно близкий, что с ним можно разговаривать посредством молитвы, настолько внимательный к жизни крестьянина, что может быть разгневан и подкуплен его действиями и словами? Потому что трудовой опыт крестьянина дает прочную основу для такой веры. При низкой земледельческой технике власть природы над крестьянином еще достаточно велика, чтобы он мог живо и непосредственно ее чувствовать. Урожай и неурожай, воплощающие судьбу крестьянского труда на этой стадии экономического развития, еще находятся в сильнейшей зависимости от различных атмосферных случайностей — засухи, ливней, града, заморозков и т. д. — случайностей, недоступных предвиденью и воздействию крестьянина. И вот вся сумма неожиданностей и не зависящих от крестьянина условий, благоприятных и неблагоприятных, на которые он наталкивается в процессе производства, образует содержание для его идола; конкретность и жизненность этого содержания выражаются, конечно, в конкретности и жизненности того образа, в котором оно концентрируется. Что же касается формы идола, то она дается непосредственной социальной средой крестьянина: отношения господства и подчинения окружают его со всех сторон; его мышление по необходимости авторитарно, и то, что над ним господствует, олицетворяется неизбежно в виде власти или начальства. Здесь верховный идол не отрывается от системы опыта, не переносится за ее пределы, но остается неразрывно связанным с нею, прочно объединяя и поддерживая все низшие фетиши — подчиненные мелкие божества, которыми регулируются отдельные стороны повседневной жизни, сеть обычных и моральных норм и т. п.