Они принуждали эти темные массы служить власти, Богу, королям и его начальникам и создавали культ преклонения перед ними, который Этьен де ла Бойль в ХIV столетии называл добровольным рабством (servitude volontaire), проникнутым духом не только обреченности и фатализма, но самовнушения внутренней правильности, заключающейся в подчинении и послушании, духом, который в английском языке несколько поколений назад породил приобретший права гражданства термин «лучших классов» и им стали обозначать богатых людей, буржуазию в отличие от «каналий», простого народа: как будто бы эти два разряда людей возникли «по воле Бога».
Сопротивление и восстание против уродующей властнической системы должно быть поэтому всеобъемлющим, охватывающим интеллектуальную, социальную, политическую, моральную и все другие области жизни, ибо все это было и остается извращенным и искаженным влиянием власти в интересах сохранения привилегий и монополии. Все это требует всеобщей борьбы за освобождение, которая должна быть исчерпывающей, затрагивающей интеллект, быт, политику, пол, мораль, этику, искусство и т.д. Все эти области имеют свои собственные темпы, методы, хронологию и местные условия развития, но вместе с тем являются частью огромного общего усилия, и это общее усилие, призыв к гигантской борьбе суть нынешняя и будущая борьба за полное освобождение, за свободное или, как мы называем его, анархическое общество. Следует уяснить себе, что мы ценим каждое отдельное, частичное усилие, являющееся частью этого общего усилия, но мы понимаем, что только общим усилием можно достигнуть подлинного освобождения, частными же усилиями его невозможно осуществить.
Мы безгранично ценим свободомыслие. Но само по себе оно не спасение: буржуазия и либералы восстают против социального и политического освобождения точно так же, как и клерикалы.
Мы высоко ценим известную степень политической свободы, но мы считаем, что низведение государственного вмешательства до минимума и даже осуществление идей Герберта Спенсера, нисколько не помешает государству, даже с ограниченной властью, защищать собственность, оставаться непримиримым врагом социализма и мешать его осуществлению.
И опять–таки, мы ценим всякую работу на пользу социализма, но вместе с тем мы не можем не видеть, что авторитарные формы социализма, осуществляемые в виде государственных социалистических реформ, или посредством большевистской диктатуры, не приносят свободы народу, превращают всех, кроме самих диктаторов, не только в несчастных людей, но и обрекают еще на большую нужду и страдания, благодаря неизбежной некомпетентности искусственно созданного аппарата диктатуры.
Поэтому, подобные частные социальные завоевания, сами по себе желательные, как всякое освободительное усилие, являются начальными, отрывочными стадиями освободительного движения, и могут быть уничтожены опять, если они останутся изолированными. Либеральные движения, как бы они ни казались симпатичными, остаются неподвижными вследствие того, что либералы расходятся во мнениях, и очень редко выступают коллективно для достижения целей, ведущих на путь свободы. И опять–таки, либералы, радикалы и свободомыслящие могут оставаться ярыми противниками социализма, не стремящимися в этом направлении.
Точно также социалисты, слепо приемлющие государство и отвращающиеся от анархизма, в равной мере попали в тупик реформистского сотрудничества и большевистской диктатуры, осуществляемой правящим меньшинством с помощью бюрократии, армии, тайной и явной полиции.
Все это показывает бесплодность подобных частных завоеваний, если сторонники их не считаются, отвергают или разрушают солидарность и другие усилия, направленные к освобождению. Это всегда понимали подлинные анархисты, и бакунинский федерализм, социализм и антитеологизм, впоследствии получивший выражение в атеизме, анархизме и коллективизме, был принят антигосударственниками в Интернационале, ибо они понимали неразрывность связи интеллектуального, политического и социального освобождения, куда также входят другие области, упомянутые выше. Только подобный, полный социализм заслуживает внимания, в то время как социализм в укороченном виде, хотя и ценный элемент, но не может быть здоровым организмом, подобно тому, как одна рука, одна нога, которой искалеченный человек может обладать, хотя и представляют сами по себе известную ценность, — ибо лучше иметь одну руку или ногу, нежели ни одной, — но, тем не менее, этот бедный человек все–таки остается калекой.