Выбрать главу

В эти печальные месяцы Девонширский сборник пополнился, может быть, самыми своими трогательными записями. Во-первых, это стихи Маргариты Даглас, которая, в разлучении с супругом (из Тауэра ее отправили в другую тюрьму), писала стихи, ободряя своего любимого и восхищаясь его мужеством. А на соседних страницах Томас Говард, которому сумели на время переправить заветный томик, записывал стихи о своей любви и верности. Два года спустя он скончался в своей тюрьме от малярии.

История Девонширского альбома ярче многих рассуждений показывает, каким рискованным делом была куртуазная игра при дворе Генриха VIII. Неудивительно, что достоинствами дамы в том узком кругу, для которого писали придворные поэты, почитались не только красота, но и сообразительность, решимость, умение хранить тайну. И не случайно первым стихотворением, занесенным в альбом, оказалась песенка Уайетта «Take hede be tyme leste ye be spyede»:

Остерегись шпионских глаз,Любить опасно напоказ,Неровен час, накроют нас,Остерегись.

Многие вещи нарочно маскировались, зашифровывались в стихах Уайетта. Загадка с именем Анны: «Какое имя чуждо перемены?» – простейшая. Недавно критики обратили внимание, что образ сокола в стихах Уайетта 1530-х годов может иметь дополнительное значение. Я имею в виду прежде всего стихотворение: «Лети, Удача, смелый сокол мой!»:

Лети, Удача, смелый сокол мой,Взмой выше и с добычею вернись.Те, что хвалили нас наперебой,Теперь, как вши с убитых, расползлись;Лишь ты не брезгаешь моей рукой,Хоть волю ценишь ты и знаешь высь.Лети же, колокольчиком звеня:Ты друг, каких немного у меня.

Белый сокол был эмблемой Анны Болейн на празднестве ее коронования в 1533 году. Значит, можно предположить, что и эти стихи относятся к тому же «болейновскому» лирическому сюжету[9]. Они могли быть написаны, например, в 1534 году, когда Томас Уайетт в первый раз попал за решетку (за уличную стычку, в которой был убит стражник). Там он, вероятно, написал и веселый сонет «О вы, кому удача ворожит…» – о несчастливце и вертопрахе, который, вместо того чтобы радоваться весне, вынужден проводить дни на жесткой тюремной койке, «в памяти листая все огорченья и обиды мая, что год за годом жизнь ему дарит».

Но маяться в веселом месяце мае Уайетту пришлось недолго. Вскоре он был освобожден, и удача продолжала ему улыбаться.

Томас Уайетт

(1503–1542)

Влюбленный рассказывает, как безнадежно он покинут теми, что прежде дарили ему отраду

Они меня обходят стороной –Те, что, бывало, робкими шагамиКо мне прокрадывались в час ночной,Чтоб теплыми, дрожащими губамиБрать хлеб из рук моих, – клянусь богами,Они меня дичатся и бегут,Как лань бежит стремглав от ловчих пут.
Хвала фортуне, были временаИные: помню, после маскарада,Еще от танцев разгорячена,Под шорох с плеч скользнувшего нарядаОна ко мне прильнула, как дриада,И так, целуя тыщу раз подряд,Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»То было наяву, а не во сне!Но все переменилось ей в угоду:Забвенье целиком досталось мне;Себе она оставила свободуДа ту забывчивость, что входит в моду.Так мило разочлась со мной она;Надеюсь, что воздастся ей сполна.

Отвергнутый влюбленный призывает свое перо вспомнить обиды от немилосердной госпожи

Перо, встряхнись и поспеши,Еще немного попишиДля той, чье выжжено тавроЖелезом в глубине души;А там – уймись, мое перо!
Ты мне, как лекарь, вновь и вновьДурную сбрасывало кровь,Болящему творя добро.Но понял я: глуха любовь;Угомонись, мое перо.
О, как ты сдерживало дрожь,Листы измарывая сплошь! –Довольно; это все старо.Утраченного не вернешь;Угомонись, мое перо.
С конька заезженного слазь,Порви мучительную связь!Иаков повредил бедро,С прекрасным ангелом борясь;Угомонись, мое перо.
Жалка отвергнутого роль;К измене сердце приневоль –Найти замену не хитро.Тебя погубит эта боль;Угомонись, мое перо.
Не надо, больше не пиши,Не горячись и не спешиЗа той, чьей выжжено тавроЖелезом в глубине души;Угомонись, мое перо.

Он восхваляет прелестную ручку своей дамы

вернуться

9

Raymond Southall. The Courtly Maker. Oxford, 1964. Pp. 175–6.