Впечатления Тербервиля от России в целом мрачны, тон его желчен. Вряд ли он мог оказаться иным. Посольству Томаса Рэндольфа пришлось испытать настоящие мытарства. Несколько месяцев они добирались из Архангельска до Москвы, преодолевая чинимые русскими властями задержки и препятствия, и потом еще несколько месяцев провели в Москве под суровой, почти тюремной, охраной, не получая у царя желаемой аудиенции. Истинная причина столь строгой изоляции, по предположению русского историка ю. В. Толстого, в том, что Иван Грозный «не хотел, чтобы посол и посольские люди знали, что делается на Москве, где в это время происходили казни, свирепствовали опричники, лишался сана митрополит Филипп». В своих письмах Тербервиль неоднократно намекает, что мог бы поведать нечто и похуже того, о чем он решается рассказать. Понятно, что опасения его были оправданны, письма могли перехватить. И все же Тербервиль не удержался ни от критики деспотии (хотя бы в самой общей форме), ни от осуждения православной религии, которая, с протестантской точки зрения, вероятно, должна была казаться идолопоклонством и пустосвятством.
Фрагмент карты Русского государства, созданный по эскизу царевича Федора Годунова. Нач. XVII в.
Насколько верны его этнографические сведения? В основном верны, поскольку они совпадают с тем, что известно нам из других источников, в частности из книги папского посла в России Сигизмунда Герберштейна «Записки из Московии», на которые и сам поэт ссылается («В том Сигизмундов загляни, там правду ты найдешь»). Для нас послания Тербервиля ценны своим колоритом, подлинностью времени, места и самого рассказчика. Любопытно, как явно предубежденный, «нехороший» Тербервиль, ругая в Московии все и вся, не может удержаться от похвалы, описывая устройство русской избы, например. Забавно, когда заносчивый бритт по степени варварства ставит московитов на один уровень с «ирландскими дикарями». Мне как переводчику древней ирландской поэзии приятно всякое сближение между русской и ирландской культурой, даже такое парадоксальное. За давностью лет обидное превратилось в занимательное, банальное – в редкостное; и только поучитель ное осталось в какой-то степени поучительным до сих пор. В какой степени – судить читателю.
Конный воин-московит. Из книги С. Герберштейна «Записки о Московии», 1556 г.
Джордж Тэрбервиль
(1544?–1597?)
Происходил из старинного рода графства Дорсет. Учился в Оксфорде, но не получил степени, затем – в одной из лондонских юридических школ. Переводил Овидия и Горация, подготовил для печати три поэтические книги. В 1568 году в составе английского посольства приехал в Россию и оттуда слал друзьям стихотворные послания, три из которых сохранились. Известна также книга о соколиной охоте Тербервиля, изданная в один год с «Благородным искусством псовой охоты» Гаскойна (1575).
Эпистолы стихотворные из Московии
мистера Джорджа Тербервиля,
секретаря мистера Томаса Рэндольфа,
посла ее Величества к Императору в 1568 году,
с описанием сказанной страны, ее людей и обычаев
I
Моему особливому другу мистеру Эдварду Дарли
Мой друг! Едва начну перечислять, скорбя,Далеких лондонских друзей и, прежде всех, тебя,Так станет невтерпеж, так сделается жаль,Что брег я променял на бриг и радость на печаль.Беспечный человек, я бросил край родной,Чтоб землю руссов увидать, узнать народ иной.Народ сей груб весьма, живет как бы впотьмах,Лишь Бахусу привержен он, усерден лишь в грехах.Пиянство тут закон, а кружка – старшина,И самой трезвой голове раз в день она нужна.Когда зовет на пир гостелюбивый русс,Он щедро уставляет стол питьем на всякий вкус,Напитков главных два, один зовется Kvas,Мужик без Кваса не живет, так слышал я не раз.Приятно терпок он, хотя и не хмелен.Второй напиток – сладкий Myod, из меда сотворен.Когда идет сосед соседа навестить,Он на закуску не глядит, лишь было бы что пить.Напившись допьяна, ведет себя, как скот,Забыв, что дома у печи его супруга ждет,Распущенный дикарь, он мерзости творитИ тащит отрока в постель, отринув срам и стыд.Жена, чтоб отомстить, зовет к себе дружка,И превращается в содом дом честный мужика.Не диво, что живут в невежестве таком,Божков из древа состругав теслом и топором.На Идолов кадят, а Бог у них забыт,Святой Никола на стене им больше говорит.Считается у них за грех и за порок,Коль нету в доме образов – покрашенных досок.Помимо тех досок, на стогнах тут и тамСтоят дощатые кресты, и бьют челом крестам,И крестятся на них, и бьют челом опять:Такого пустосвятства, друг, нигде не отыскать.Тут ездят все верхом – и господин, и раб,И даже, что для нас чудно, немало дев и баб.В одеже яркий цвет предпочитают тут,Кто побогаче – в сапожки на каблуках обут.Все женщины – в серьгах, и в том тщеславье их,Чтобы украса их была украснее других.Осанкою важны, на лицах – строгой чин,Но склонны к плотскому греху, к распутству без причин.Средь них, кажись, никто и не почтет за грехЧужое ложе осквернить для собственных утех.Зато презренный тот невежа и грубьян,Кто денег не дает жене купить себе румян –Румян, белил, помад и дорогих мастейДля щек немытых, для бровей, для губ и всех частей.И честная жена (коль можно честных женМеж них сыскать) не отстает, хоть людям и смешонИзвестки на щеках чуть не в два пальца слой:Блудница грязь, не поскупясь, замазала сурьмой.Но те, что половчей, весьма изощрены,Хоть слой белил на коже их не меньшей толщины,Так намалеван он хитро, не напоказ,Что может обмануть легко и самый острый глаз.Дивился я не раз, какая блажь, Бог весть,Их нудит лица залеплять, живьем в духовку лезть,Когда и без того, хоть в будничные дни,Как в Пасху или под венец, разряжены они.Сдается, русский муж имеет свой барышС их гордости: в таком плену с чужим не пошалишь!Здесь, Даней дорогой, кончаю я писать,Мужчин и женщин сей земли хотел я описать.О прочих же вещах (какие видел сам)Позднее расскажу тебе или другим друзьям,Дам честный я отчет про весь Российский край;Засим расстанемся, мой друг; будь счастлив – и прощай!