Параллельно общему процессу дифференциации человеческой культуры на отдельные обособившиеся области, имеющие каждая свой собственный спецификум (частью этого процесса является и обособление искусства от религии), в качестве последствия идет и процесс разложения первоначально единого пространственного искусства на архитектуру, скульптуру и живопись. В восточных деспотиях эти три искусства еще теснейшим образом связаны друг с другом. Решительный шаг в сторону их отделения друг от друга был сделан только в Греции (см. том II). Поэтому в восточных деспотиях архитектурная форма изобразительна, что глубоко роднит ее с живописью и скульптурой. Уже включение природы в архитектурный образ, о чем речь была выше, приводит к восприятию архитектурного произведения вместе с окружающей его природой как всеобъемлющей реальности. Неправильно было бы понимать такой архитектурный образ как «архитектурную картину», что наблюдается только отчасти в эллинистическую эпоху (см. том II), но главным образом в эпоху барокко (см. том III). В восточных деспотиях элементы еще не развившейся картинности тесно переплетаются с элементами намечающейся архитектурной структивности и скульптурной органической пластичности. Характерным примером в этом смысле является хотя бы индийский храм новобрахманского периода, который заставляет зрителя воспринимать его на фоне ландшафта вместе с окружающей его природой и вместе с тем строит в этом ландшафте до известной степени противопоставленную природе башню и одновременно с этим лепит эту башню как скульптурную массу.
Но и здание, взятое в отдельности, и даже отдельные его части, а также отдельные архитектурные элементы и члены в архитектуре восточных деспотий изобразительны. В главе об египетской архитектуре это будет подробно разобрано на примере храма Нового царства в целом, и особенно на примере египетской колонны, которая играет в нем такую существенную роль. Полную аналогию священной роще гипостильного зала представляет собой фантастическая растительность башнеобразных храмов новобрахманского периода в Индии. Во дворце Саргона в Хорсабаде создается впечатление, что быки при входе не только сторожат, но и несут стены и весь дворец. Из персидских колонн, как и из столбов в зданиях Индии, вырастают фантастические животные, которые воспринимаются не только как декорация в архитектуре греко-римской и европейской, но и как реальные чудовища, порождаемые архитектурными формами, проникнутыми таинственной жизнью, одухотворяющей мертвый камень и представляющей собой реальную силу. Эти примеры можно было бы продолжать бесконечно. Здание в архитектуре восточных деспотий — это живое существо. Оно вырастает в природе, живет и развивается как органические формы. Основная часть здания пускает от себя ростки, которые стоят в полной зависимости от породивших их частей. Это относится столько же к трактовке архитектурных объемов, сколько и к внутреннему пространству зданий. Вспомним хотя бы египетский монументальный храм Нового царства или критский дворец, в которых отдельные помещения вырастают друг из друга, подобно тому как рождаются одна из другой массы индийского башнеобразного храма. Изобразительность архитектуры восточных деспотий теснейшим образом переплетается с ее символикой. Проникнутые религиозно-мистическим символизмом, изобразительные архитектурные формы выражают религиозные темы.
Из этой общей установки вытекает основное отношение восточно-деспотической архитектуры к человеку и природе. Одной из задач этой архитектуры является принижение человека и противопоставление ему колоссальных образов, точно созданных не человеком, а сверхчеловеческими силами, божеством. При этом играет огромную роль включение природы в архитектурный образ: здание композиционно сливается с формами природы, которые, таким образом, истолковываются в желательном для данной религиозной системы смысле. Гигантские архитектурные формы кажутся созданием тех же могущественных и господствующих над человеком сил, что и формы природы. Другими словами, громадные формы природы приравниваются к архитектуре количественного стиля. Динамический масштабный ряд (т. е. постепенное увеличение размеров и масштабов: см. об этом ниже) — типичное для архитектуры деспотического Востока средство принижения человека и противопоставления ему колоссальных образов архитектуры и природы. Это решение наиболее ясно и наглядно в египетской архитектуре, особенно в таких храмах, как Дейр-эль-Бахри и Абу-Симбел, или в индийских башнеобразных храмах новобрахманского периода. Динамический масштабный ряд легко проследить и в дворцах Вавилона, Ассирии и Персии, и в архитектуре мусульманских стран. Он играет большую роль и в критских дворцах, и в ансамблях Китая и Японии. В критском зодчестве отдельные архитектурные члены, как, например, колонны, дверные пролеты, являются промежуточными звеньями между зрителем, фигурой человека и живописной светотеневой средой внутреннего пространства лабиринта, в котором человек растворяется. Подобно этому, в архитектуре Китая и Японии отдельные формы, приближающиеся к человеку и приспособленные для того, чтобы он ими пользовался, связывают зрителя с огромным ансамблем парка и еще шире — со всей природой в целом, вместе с тем противопоставляя человеку природу, в которой он совершенно теряется и которая абсолютно над ним господствует. На этом основано глубокое внутреннее сходство китайской и египетской архитектуры, которое, несмотря на все различия между ними, тесно соединяет их друг с другом в одну группу.
Одной из самых характерных и важных особенностей архитектуры восточных деспотий является ее антирационалистичность. Разум и рациональные способности человека играют лишь очень небольшую роль в сложении архитектурного образа и в воздействии его на зрителя. Отсюда вытекает тот сравнительно небольшой интерес к разработке проблем техники и конструкции, который наблюдается в восточных деспотиях; для них типично примитивное колоссальное нагромождение мертвого материала, искусственных гор, как индийские башнеобразные храмы, зиккураты, пирамиды. Вопросы расчета опор и покрытий находятся в самом зачаточном состоянии. В связи с тем, что отсутствует тенденция создать очень большие внутренние пространства, перед архитекторами не встает проблема перекрытия больших пролетов и уменьшения массивности стен и сводов. Такая неразвитость рационалистической стороны архитектурного творчества зависит от того, что на деспотическом Востоке наука находится еще на службе у религии, т. е. это, по существу, еще не самостоятельная наука, а система практических знаний, связанных с культом, руководимая жрецами.
В архитектуре восточных деспотий мы наблюдаем не только отсутствие ярко выраженного рационалистического начала, но и сознательную тенденцию к усыплению разума или к его подчинению религиозным целям, подобно тому как это происходит в так называемых религиозных науках, когда сложнейшую систему строго логических умозаключений возводят для доказательства априорных догматов, как это было, например, в средневековой схоластике.
Антирационалистический характер архитектуры восточных деспотий теснейшим образом связан с ее эмоциональностью. Эта архитектура воздействует на чувства и фантазию. Ее главная цель — захватить пафосом религиозного переживания мира, заставить замолчать ум, заразить и увлечь религиозно-мистической патетикой. Восточно-деспотическая архитектура доходит на этом пути до неслыханных тонкостей. Все сделано для того, чтобы затянуть зрителя в орбиту своего влияния, разжечь в нем религиозное чувство и превратить его в пламенного адепта той или другой религиозной доктрины. Достаточно вспомнить такие шедевры психологического воздействия, как египетский храм Нового царства или китайский и японский сад, чтобы понять, каким могущественным средством была в руках господствующего класса восточно-деспотическая религиозная архитектура.