Эта новая пара освобождает Мудрость от ее страсти, возвращает супругу Вожделенному, а Предел выбрасывает порождение страсти Софии из области Плиромы. Всем зонам поровну сообщаются дарования. Наступило всеобщее успокоение, блаженство, в порыве которого все зоны совместным творческим усилием создают совершеннейший плод всей Плиромы — Иисуса (он же Спаситель) в честь и славу Общего Первоначала.
Иисус не имеет соответствующего себе женского существа. Его назначение — спасти выброшенный из Плиромы несовершенный плод Софии. Но у этого существа, его имя Ахамот (то же, что по-еврейски Премудрость), до спасения есть своя особая, сложная жизнь.
Сперва выброшенная из Плиромы Ахамот носится где-то без формы и вида, около границы Плиромы. Но вновь порожденный зон Христос, все устроивший и успокоивший в Плироме, сжалился над Ахамот и дал ей вид и форму. Он коснулся ее через Предел, «простерши руку на Кресте», чему отобразом было позднее распятие Спасителя. Прикосновение Это в Ахамот пробудило жизнь Духа, но не дало еще сознания (и самосознания). Неудовлетворенная Ахамот устремилась вслед за увиденным Христом, но путь в Плирому преградил ей Крест (или Предел), как некогда и матери ее Софии, устремившейся к первоначальной Глубине. В Ахамот пробудились томление, страх, слезы, отчаяние. После мольбы и обращения к Плироме ее освобождает от всего этого тягостного явившийся совершеннейший плод Плиромы — Иисус, окруженный ангелами.
От созерцания Иисуса и его ангелов и из своих прежних душевных состояний: страха, томления, слез и горя Ахамот создает три природы: духовную, душевную и вещественную. Над духовной природой, которая связана с созерцанием зона Иисуса, Ахамот не властна. Духовность связана с Плиромой, а Ахамот властвует среди душевного и вещественного. Здесь она вручает дальнейшее творчество своему созданию — Демиургу (творцу с душевной природой). Это, по мнению Валентина, Бог Израилев. Сама Ахамот после создания Демиурга удалилась на восьмое небо, где пребывала незнаемая даже Демиургом. В дальнейшем он действует в жизни мира вплоть до времени пришествия на землю Иисуса Спасителя. Демиург весьма несовершенен. Он не имеет духовной природы и слепо, как бы по инстинкту, воспроизводит в своем творчества образ Плиромы, которой он не знает. Не знает он даже свою мать Ахамот, она скрылась от него. Поэтому Демиург считает себя единственным Богом и Творцом, о чем и учил евреев.
Из этого видно, как далеко ушел Валентин от христианства и Библии, какую хулу на Бога-Творца, на Ветхий Завет заключала его система. Для него библейское учение о Боге — плод заблуждения Демиурга.
Только пророки, которые причастны были духовной природе, несколько прозревали истину и, таким образом, были выше Самого Бога Израилева. Случилось это, по мнению Валентина, следующим образом. Демиург создал два рода людей: душевных и вещественных, которые, конечно, были ниже его, но Ахамот некоторым людям без ведома Демиурга, хотя через его дыхание, всеивает духовное начало. Так эти духовные лица становятся выше Демиурга, который сам душевен.
Чтобы увенчать дело творения, Демиург создает Искупителя, или Спасителя душевной природы в соединении с одной видимостью тела, ибо материя обречена на гибель и не имеет искупления. Спаситель проходит через Деву Марию, «как вода через трубу», т. е. ничего не восприняв. Ахамот добавила духовное начало в этого Искупителя, созданного Демиургом. А в момент крещения сходит на него зон Иисуса (общее порождение эонов). Дело Иисуса Спасителя — явить ряд символов, дать духовным людям (гностикам) познание о Плироме. Тридцать лет до крещения — это тридцать первоначальных эонов; четыре элемента Искупителя: первый — Иисус, второй — духовная природа, третий — душевная, четвертый — материальная видимость — символ первоначальной четверицы эонов. Постигшие это пневматики (гностики) достигают духовной зрелости, преодолевают душевность и материальность и способны вступить в Плирому. А душевные люди научаются Спасителем делать добро и спасаются (впрочем только имевшие естественное расположение к добру души). Иисус перед страданием (ибо он не способен страдать), покинув Спасителя, возносится в Плирому. За ним следует, в качестве его невесты, в пару к нему спасенная им Ахамот. Вместе с Ахамот вступают, созрев, в область Плиромы и духовные люди, сочетаясь с ангелами Иисуса. Демиург, узнав от Иисуса об истинном скромном своем месте во вселенной, смиряется перед Ним, как Евангельский сотник, и в награду водворяется вместе с добродетельными душевными людьми на восьмое небо, где раньше пребывала Ахамот. Всё остальное — материальный мир, материальные и порочные душевные люди — погибают.
Мы остановились с некоторой подробностью на системе Валентина, ибо она может служить хорошим образчиком многообразных во II в. гностических учений. Наряду с ним учили и другие; он сам имел немало учеников, и почти каждый из них вносил что-нибудь свое, новое и отличное в гностицизм. «Выдумав какую-нибудь новость, — говорит о них Тертуллиан, их современник, — они тотчас называют откровением то, что есть только одна человеческая догадка» (или, вернее, выдумка)[150]. Эти гностические откровения во II в. росли и множились, как грибы после дождя.
Кроме Валентина, знамениты были еще гностики: Василид, Карпократ, Сатурнин; ученики Валентина: Марк, Птоломей, Гераклеон и многие другие. Отцом всех этих еретиков древние авторы называют Симона Волхва (мага), о котором знает еще книга Деяний (гл. 8).
О нем же с некоторыми подробностями говорит и святой Иустин Философ, на родине которого, в Самарии, учение Симона пользовалось в первой половине II в. наибольшим успехом. Симон учил о себе как о некоей воплотившейся первоначальной силе, а о сопровождавшей его женщине Елене как о первоначальной Мысли, от которых все произошло. От Симона пошел так называемый простонародный гносис, который получил свое «научное» выражение в царствование Адриана (117–138 гг.).
Все эти системы имели немало отличий друг от друга, но существенно знать не их различие, а то более или менее общее, что отделяло их от Церкви, от христианства.
Почему Церковь их отвергла, признав их путь ложным; в каком направлении изменили бы они учение и жизненную задачу христианства — вот что прежде всего важно для историка Церкви, для понимания жизни Церкви. Сами гностики обычно вовсе не стремились отделяться от Церкви. Они уверяли, что Церкви нет причин их чуждаться, что они принимают все, чему она учит. Валентин, например, отводит церковному христианству довольно хорошее место — это душевные люди, для которых не исключено спасение вместе с Демиургом. Валентин, по свидетельству Тертуллиана, долго проповедовал в Риме, считался православным. По святому Епифанию, он после почти двадцатилетнего распространения своего учения в Риме перебрался на Кипр и окончательно отделился от Церкви.
Тертуллиан в своей книге «Против Валентина» с обычным грубоватым остроумием передает несколько любопытных черт из своих сношений с валентинианами: «Спроси их о чем-либо откровенно — они примут строгий вид, наморщат лоб и возгласят: О, глубина! — Войди с ними в ближайший разговор, они утонченно и двусмысленно станут утверждать, что их вера общая со всеми. Если заметят они, что ты их противник, они будут отрекаться от всего. Если ты приступишь к ним с большой настойчивостью, то они притворятся легкомысленными простаками. Они тайн своих не открывают даже своим ученикам, пока в них не уверены»[151].
Церковные наставники II в. ставили себе задачею «вывести наружу» то, что еретики так тщательно скрывали: насколько гностицизм отличен от общепризнанного православного учения.
Почему такое «примирительное» настроение было у еретиков и такое настороженное и «непримиримое» у отцов Церкви? Святыми отцами руководило убеждение, что под христианскою внешностью у еретиков II в. (особенно у гностиков) скрывалась языческая сущность. Допустить гностиков «мирно» и свободно развивать свое дело в пределах Церкви значило допустить постепенный, мирный и систематический подмен христианства язычеством, только в подновленном виде.