Сила таланта неизменно покидает Тертуллиана всякий раз, как он пытается соблазнам языческой жизни противопоставить положительное содержание внутренней христианской жизни. Он разит ярко, беспощадно современные ему зрелища язычников; христианину, его собрату, увлеченному ими, трудно увернуться от его острой логики, его язвительных обвинений. Но как беден делается его язык и бледны образы, когда в конЦе трактата «О зрелищах» он пытается рассказать о положительном содержании и радостях христианской жизни, которые Тертуллиан противопоставляет языческим удовольствиям! И только зрелище Страшного суда и Второго пришествия, в которых он находит внешние эффекты, возвращают силу его побледневшему слову.
Это бессилие в изображении внутренней христианской жизни неужели случайность у такого писателя и с такими вкусами, как Тертуллиан? Тертуллиан мало походит на косноязычного пророка, бессильного передать богатства своего духовного опыта.
С этим нужно сопоставить, что Тертуллиан любил говорить о видениях, о вещих снах, но всегда с чужих слов[279], тогда как святой Киприан, пастырь покинутых Тертуллианом «душевных» христиан, был сам постоянно укрепляем и просвещаем видениями и снами, которые поистине просветляли его мысль и путь и оправдывались всею его жизнью, внутреннею и внешнею, и самою смертью, предузнанною в одном из его видений.
Здесь, как и в молитве (внутренней, конечно), Тертуллиан, видимо, был «посторонний зритель», и это делает понятными те роковые для него и тяжелые для Церкви ошибки, которые омрачили вторую половину его жизни.
Мы уже сказали, что около 207 г.[280] Тертуллиан сделался монтанистом и отпал от Церкви. Пылкий защитник Церкви стал ее поносителем и врагом. Как это могло случиться?
Если отвлечься от частных поводов и внешних столкновений, исходить из того, что мы знаем о духовной жизни Тертуллиана по его собственным творениям, то основную причину его отпадения нужно искать не в какой-либо случайности, как думает блаженный Иероним, который говорит об обидах, причиненных ему римским духовенством, а в самой глубине его душевной жизни, во всем жизненном его пути.
При возвышенном понятии Тертуллиана о христианине, как храме Духа Святого[281], при высоких требованиях, которые он предъявлял себе и другим, храм души его производит впечатление пустого храма.
Эту зияющую пустоту (вспомним сказанное — «О молитве», «О покаянии», «О крещении»), отсутствие подлинной духовности Тетруллиан первоначально истолковывал смиряющим для себя образом. Помимо смиренных выражений, рассыпанных в его иризведениях первого периода, для понимания его духовного состояния много говорит попытка в трактате «О терпении» объяснить самому себе свою душевную пустоту (духовную бесплодность).
Уяснив, что в основании спасения человека и мира лежит терпение, он говорит: «…где Бог, там и терпение… Когда Дух Святой нисходит в сердца наши, то с Ним вместе приходит и терпение, неразлучное Его подружие… Он (Дух Святой) не может остановиться в сердцах наших без сего возлюбленного и верного Своего подружия» [гл. 15]. К этому Тертуллиан приходит, когда заканчивает свои размышления о терпении, а начинает он с того, что пространно, как нигде ни раньше, ни после, объясняет, что он бедствует полным отсутствием именно этой добродетели, без которой, по его собственному убеждению, «невозможно ни вере умножиться, ни христианскому учению укорениться».
«Пожираемый всегда пламенем нетерпения, я должен беспрерывно воздыхать о моем исцелении, усердно молиться о нем и ничего не упускать к получению оного» [гл. 1]. Если свести конец с началом, то ясно, что Тертуллиан в этой своей немощи, которая действительно проглядывает и в его сочинениях и во всем образе его действий, ищет объяснений им самим ощущаемой безблагодатности своего пути.
Дух Святой не может пребывать в его нетерпеливом сердце — таково его первоначальное самосозерцание.
Собственные признания автора подтверждаются впечатлением, которое производит написанное им о молитве, покаянии, крещении; наставник молитвы не соприкоснулся с подлинной молитвой, учитель покаяния не научился покаянием претворять глубины сердечные — источники грехов, из которых исходят помышления зла, убийства, прелюбодеяния; руководитель в таинствах христианских не напитался Духом Святым, сокрытым в глубине этих таинств.
После неудачных и неглубоких опытов в области внутреннего делания (молитвы, покаяния) Тертуллиан обращается вовне. Внутреннюю свою душевную пустоту как бы заглушает работой над очищением христианских нравов от примесей языческих непотребств и идолопоклоннических обычаев. Это могло быть скромностью: если нет способности учить молитве, научу хотя бы добрым нравам, порядочному поведению. Быть может, он так и начинал («Об одеянии женщин», [II,] гл. 1); но в этой работе он скоро растерял свою первоначальную низкую оценку собственной духовности. Слишком пристальный взгляд на чужие многообразные падения отвлек его от мыслей о собственной ничтожности — тем более, что его внимание привлекли падения очевидные, бросающиеся в глаза, хотя, быть может, не очень глубокие, а его собственная немощь была менее наглядна, касалась глубин души.
Очищая нравы, он написал свои сочинения: «О зрелищах», «О идолопоклонстве», «О женских украшениях» (две книги), «О покрывале девушек» (по-гречески и по-латыни), — всё это около 200 года.
Сперва внимание его привлекают христиане, которые под разными предлогами считают возможным ходить на кровавые и развратные языческие зрелища.
Вот для примера образец его красноречия и силы слова: «Вероятно ли, чтобы христианин-беглец[282] действительно помышлял о Боге в такое время и в таком месте, где ничего не напоминает ему о присутствии Божием? Вероятно ли, чтобы он сохранял спокойствие души, где со страстностью держат сторону какого-либо гладиатора?[283] Легко ли держаться правил целомудрия и стыдливости там, где глаза устремлены на позорные телодвижения комедианта? Можно ли где встретить более соблазна?»[284]
Здесь, как мы уже сказали, Тертуллиан чувствовал себя на твердой почве: разить, спорить, обличать — было дело его таланта. Беспомощный перед глубинами души христианской и ее таинствами, он почувствовал себя снова сильным, когда опять взялся громить языческие непотребства, как в свое время в «Апологии», только теперь уже как заразу в своей собственной среде.
ИСТОЧНИКИ
1. Священное Писание Нового Завета.
2. Послания святого Игнатия Богоносца.
3. Послание святого Поликарпа Смирнского к Филадельфийцам.
4. Послание Смирнской Церкви о мученичестве святого Поликарпа.
5. Творения святого Иустина Философа и других апологетов.
6. Отрывки авторов II в. и разные сведения о них у Евсевия.
7. «Учение 12-ти Апостолов» (Дидахи).
8. Творения святого Иринея Лионского.
9. Творения Тертуллиана.
10. Некоторые апокрифы.
11. Письмо Плиния Младшего и ответ Траяна, и другие языческие документы II в. (Лукиан, Цельс, рескрипт Адриана и др.).
12. Евсевий Кесарийский. История Церкви.
13. Творения святого Ипполита Римского.
14. Мученические акты Аполлония.
15. Мученические акты святого Иустина.
16. Ориген. Против Цельса.
17. Мученические акты Карфагенских мучеников (Сцилитанских, Филицитаты, Перпетуи и др.).
18. Творения Климента Александрийского.
19. Творения святого Киприана Карфагенского.
20. Минуций Феликс. Октавий.
21. Акты мучениц Перпетуи и Филицитаты.
22. Творения блаженного Иеронима «О знаменитых мужах».
279
Например, в статье «Об идолопоклонстве», гл. 15; «О душе», гл. 9; «О покрывале дев», гл. 17.
282
Так он называет христиан, забывших свои обеты крещения, к ним он присоединяет посетителей зрелищ.
283
Зрители в цирке делились на партии, на сторонников того или другого гладиатора, наездника и т. д.