Экспедиция отчасти была военной<...> Ряд островов был присоединен к России Курильские, Алеутские, Командорские... Рекогносцировки такого территориального расширения были сделаны по направлению к Америке — будущим русским колониям, к Японии. <...> Лишь на севере русские натолкнулись на естественную границу льдов. Сибирская экспедиция в этом смысле была аналогична Уфимской. Новая культурная Россия искала естественных границ среди прилегавших к ней диких или полудиких народностей. Подобно Уфимской, она расширила границы государства и тяжелым [бременем] легла на инородцев.
Как мы видели, ее прямым следствием явилось морское движение русских на восток, создание к концу века русских владений Америки, потерянных только в 1860 г. [75].
Но эта экспедиция не далась даром.222 Напряжение местного населения на ее содержание было огромное. <...> Но помимо таких косвенных расходов, она стоила огромные деньги, едва ли менее нескольких миллионов рублей, 300 000 руб. на наши деньги. Лишь настойчивость Адмиралтейств-коллегий позволила довести дело до некоторого конца.
Подобно Уфимской, она имела огромное значение для картографии Сибири.223 Берег Ледовитого океана от Архангельска до Колымы был снят, записан на протяжении 130 градусов, в широтах 64o 32' — 77o 34'; сняты берега Охотского моря и Камчатки. Работа была сделана хорошо. Только через 100 лет начались ее значительные исправления.224 Несомненно, в основе наших знаний и посейчас лежат эти работы работы моряков и геодезистов — Прончищева, С. Челюскина,225 Д. и X. Лаптевых, Д. Овцына,226 Селифонтова, Кушелева, Минина, Лассениуса, Плаутина, Павлова, Муравьева, Скуратова, Сухотина, С. Малыгина, Стерлегова, Щекина, Щербинина, С. Хитрово227 и других, ведших работу в исключительно тяжелой обстановке, нередко своею смертью плативших за смелые попытки проникнуть в новые страны. Несомненно, работа эта могла быть так сделана только потому, что среди ее участников были выдающиеся люди. Таковы были, например, Лаптевы, Малыгин или Прончищев.
Лейтенант В. Прончищев228 достиг самого северного пункта экспедиции (77o 25') 229 и погиб на возвратном пути; с ним все время была его жена, первая русская женщина, принявшая участие в арктической экспедиции и погибшая от болезни и истощения вскоре после смерти мужа на берегах Ледовитого океана (1736).
С. Г. Малыгин230 описывал берег Сибири от Оби до Печоры (1736-1738), умер в 1764 г. начальником Казанской адмиралтейской конторы. Это был образованный моряк, обладавший инициативой, которая хотя и заглушалась в русском обществе того времени, но все же могла пробиваться. Так, в 1746 г., по рапорту Малыгина, тогда командующего штурманской ротой, о неправильности компасов, употреблявшихся в русском флоте, дело было разобрано Нагаевым и реформировано.231 Впервые было обращено внимание на ранее стоявшее по рутине дело. Вместе с Нагаевым и Чириковым он в 1720-х годах обучал гардемаринов морским наукам. В 1733 г. издал одобренную Фарварсоном и Академией наук «Сокращенную навигацию». Любопытны некоторые отражения сознательных стремлений того времени, проскальзывающие в предисловии к этой книге. С одной стороны, Малыгин проникнут сознанием пользы своего дела: «О ея (книги) пользе флоту, как о благодарности служителей мне ни мало не сумневаясь»; с другой — он высокого мнения о силе науки того времени: «Хотя древность, доброжелательный читатель, славою наук и процветала; однако новых времен мудролюбцы, ступая по следам оныя, толь паче себя прославили и науки почти в такое совершенство привели чрез новые изобретения, что сложивши старое с новым, оное без сумнения за азбуку покажется. Нет той науки и ведения, которое бы ныне сие не могло твердо доказать. Но оставя прочий, посмотрим на Навигацию, которая в таком уже ныне совершенстве, что кажется дале ее и не можно пойти».232 Эта яркая вера кажется нам наивной, но Малыгин предстал в ней весь и является в этом отношении одним из типичных представителей деятелей времени Петра, нашедших в науке новую веру жизни. Это был честный человек, всю жизнь пробивавшийся и службой не наживший состояния — один из многих невидных людей, строивших живую суть будущего русского общества.
Одновременно с этой работой впервые на карту была занесена Южная, Средняя и Восточная Сибирь.
Берега Тихого океана описывались мичманом Шельтингом и Хметевским,233 штурманом Елагиным, геодезистом Ушаковым и гардемарином Юрловым. Главная часть работы должна была выпасть, однако, на долю специалиста-астронома академика Л. Делиля де ля Кройера, командированного в эту экспедицию. Несомненно, Делиль не оправдал надежд, которые на него возлагались. Сейчас трудно разобраться в показаниях современников, где быль и вымысел сплетаются и где отражаются личные счеты и сплетни. Тем более это трудно для Делиля, погибшего во время путешествия и не успевшего обработать свой материал. Несомненно, Делиль сделал ряд поездок и все время пытался организовать исследования. Он сделал из Якутска поездки в совершенно неизвестные области Севера (до Сиктяха), достиг Оленека, посылал сотрудников на берега Ледовитого океана (студента Л. Иванова). Позже он был с Берингом, потерпел крушение и погиб от цинги на Беринговом острове. Делиль де ля Кройер всюду делал наблюдения, работал в чрезвычайно тяжелых условиях, но во время поездки его инструменты пострадали, он не умел обходиться с людьми и систематически закончить начатое. Гмелин234 указывает, что Делиль де ля Кройер не имел знающих помощников и этим отчасти объясняются его неудачи. Однако этому противоречит то, что среди его помощников выделялась талантливая личность геодезиста А. Д. Красильникова, которому в значительной мере принадлежит честь почина научной карты Сибири.235 Наконец, нельзя не считаться и с тем, что корреспонденция Делиля де ля Кройера не изучена, и, может быть, данные его отразились на картах, составленных его братом, академиком Н. Делилем236 [76].
Андрей Дмитриевич Красильников, геодезист, окончил курс Морской академии и четыре года (1724-1728) работал по съемке лесов в разных губерниях. Вместе с С. Поповым он был первым русским учеником Н. Делиля. Делиль обучал его астрономии.237 В 1733 г. был послан помощником Делиля де ля Кройера в Сибирскую экспедицию, причем с самого начала работал независимо от него. Ему принадлежит первая съемка Лены. После смерти Делиля в 1741 г. он продолжал работы в Сибири и вернулся в С.-Петербург в 1746 г. Здесь он работал в обсерватории Академии и преподавал астрономию в Морской академии.238 Его намечал Ломоносов для экспедиций, когда составлял свой план. Это был один из тех скромных работников, бравших энергией и трудом, которых выдвинула петровская реформа на заре русской научной работы. Красильников позже был адъюнктом Академии наук в Петербурге239 и научно работал до конца жизни.
Работы этой экспедиции дали богатейший научный материал, получивший обработку в трудах Гмелина, Стеллера, Крашенинникова. Однако в общем они не были достаточно использованы. Как постоянно в истории нашей культуры, недоставало последовательности и преемственности. Научные результаты исследований Средней Сибири — натуралистов и историков, исследователей Камчатки — вошли в науку и явились крупным приобретением XVIII в. Между 1749 и 1793 гг. появились в печати многочисленные работы Гмелина, Миллера, Фишера, Крашенинникова, Стеллера. Эти работы послужили основой для более поздних наблюдений и изысканий Георги, Палласа, Ренованца и других исследователей Сибири екатерининского времени. Другую судьбу имели исследования северных партий, снимавших побережье Ледовитого моря; они имели ту же судьбу, как работы Беринга и Чирикова. Они были схоронены в архивах. О них в печати в общих чертах дал довольно случайные сведения Гмелин лет через 10 после окончания экспедиции.240 Еще позже Миллер дал общую картину работы [77]. Но лишь через 110 лет с лишком Соколов напечатал значительную часть сохранившегося материала, в том числе любопытную записку Х. Лаптева о природе и берегах Ледовитого океана.241