Но оставим их с их мудрствованиями. Этот эпизод 1917 года, тогда интеллигенция, стремившаяся к свободе, вдруг попала в пролетарскую диктатуру, этот эпизод — очень жестокий эпизод не только для самой интеллигенции, но и для той исторической концепции, о которой я говорил. Боролись за свободу десятилетиями, а в конце концов — вовсе не та свобода, о которой они мечтали, а нечто другое. Но для всякого беспристрастного историка в свете событий 1917 года начинают очень отчетливо виднеться те белые нитки, которыми сшита была вся эта концепция. В самом деле, царь есть царь помещиков, коронованная верхушка крепостнического государства, которая только при крепостном праве и возможна. Чем же буржуазные историки объясняют тот факт, что царь не всегда действовал в пользу помещиков? Ведь все-таки царь освободил крестьян: как ни изображали это событие как уступку, вырванную у царизма благородными борцами за свободу, борцы как-то очень мало обнаружили себя именно в это время, и пришлось построить довольно искусственную теорию государственных и экономических соображений, которые вынудили царизм в 1861 году пойти на эту уступку. Это сделано было для того, говорили, что государству нужно было построить сеть железных дорог в России. Почему, однако, государство не могло построить эту сеть железных дорог при крепостном праве? Есть другой подход: говорят, нужно было освободить крестьян потому, что Крымская война, поражение, нанесенное России итальянцами, французами и англичанами, показала, как слаба крепостная Россия, — нужно было усилить Россию в ее международной борьбе.
Такого рода объяснениями, более или менее искусственными, старались объяснить этот факт, не замечая самого главного, — например того, что весь XIX век самодержавие держалось так называемой покровительственной системы, упорно облагало высокими пошлинами заграничные товары. Выгодно это было для помещика или нет? Крайне невыгодно. Помещику приходилось за все, чем он пользовался, — а он и его семья привыкли одеваться в заграничные сукна и шелка, носить заграничное белье, покупать заграничную мебель и т. д., — за все это платить втридорога, потому что на границе высокие пошлины. И помещики постоянно против этого вопили. В первые десятилетия XIX века помещики все время протестовали против этой покровительственной системы. Однако на всем протяжении XIX века, за исключением короткого промежутка с конца 50-х до конца 70-х годов, — т.е. как раз того периода, когда помещик получил, по-видимому, смертельный удар, ибо у него был отнят крепостной мужик, ликвидировано крепостное право, — пошлины остаются высокими.
Приходилось придумывать какие-нибудь искусственные объяснения, — приходилось, но нельзя было ничего придумать. Индивидуалистическое объяснение русской истории XIX века как борьбы за свободу против самодержавия и самое объяснение самодержавия просто как верхушки крепостнического государства и больше ничего, — это объяснение недостаточно глубоко, оно оставляет нас в недоумении перед целым рядом вопросов, на которые, однако, нужно же как-нибудь отвечать. И повторяю, нужно некоторое усилие фантазии, чтобы представить себе, что в образе этой борьбы за свободу против самодержавия, в сущности, шла ожесточенная борьба двух форм капитализма, борьба торгового капитала с промышленным капиталом, борьба происходившая всюду. Это явление мировое, а вовсе не специально русское. Французская революция была одним из эпизодов этой борьбы, германская революция 1848 года была одним из эпизодов этой борьбы. И только в Англии эта борьба не принимала такого острого характера благодаря тому, что там промышленный и торговый капиталы необыкновенно счастливо для них размежевались, — торговый переместился в колонии и там до наших дней держался той системы, которая ему свойственна, а промышленный капитал оставался в Англии и там господствовал, — благодаря этому разделению труда, лишь изредка разражались там более или менее острые конфликты. Одним из таких конфликтов была американская революция XVIII века, а другой развивается на наших глазах. Если исключить эти конфликты, в общем и целом в Англии и промышленный и торговый капитализм уживались мирно на всем протяжении, но это только английское своеобразие, как и многие другие английские своеобразия. На континенте эти столкновения были почти во всех странах, а наиболее острыми они были в России, потому что оба капитализма, и торговый и промышленный, явились в Россию очень поздно и спешили догнать своих западно-европейских родоначальников и прототипов, и в этой спешке они топтали друг друга, мяли друг друга, сталкивались друг с другом более бесцеремонно, чем в Западной Европе.