Просматривая книги Сумарокова и Муравьева-Апостола, нельзя не почувствовать большого отличия от трудов следующего периода развития русской археологии. Тогда даже очень специальные исследования в той или иной степени были связаны с политической жизнью страны, с задачами текущего дня. По словам Пушкина, чтение «Путешествия по Тавриде» «более всего поразило» его тем, что его восприятие Крыма в том же 1820 г. было совсем не таким, как у Муравьева-Апостола[126]. Пушкин был человеком другого поколения, поколения декабристов, детей Муравьева-Апостола, которым одно идиллическое любование памятниками древности было чуждо.
Во многом отличны книги Сумарокова и Муравьева-Апостола и от книг ученых XVIII в. Руководители академических экспедиций бесстрастно регистрировали курганы и городища, попадавшиеся по пути, как регистрировались соленые озера, скалы причудливых форм и другие природные объекты. Сумароков и Муравьев-Апостол далеки от такого бесстрастия. Археологический памятник для них прежде всего нечто волнующее, вызывающее десятки мыслей и переживаний. В этом можно видеть отражение более широкого явления — смены рационализма XVIII в. сентиментализмом начала XIX столетия.
При всех особенностях стиля книги Сумарокова и Муравьева-Апостола сыграли свою роль в развитии античной археологии. В этих книгах древности Причерноморья были зафиксированы в самом начале знакомства с ними русских исследователей, до позднейших разрушений. План Ольвии, снятый для Муравьева-Апостола, до сих пор представляет интерес для изучения топографии города[127]. Важны данные о некоторых погибших впоследствии эпиграфических памятниках, отмеченных Сумароковым, побывавшим, кроме Крыма, и на Тамани.
Таков был первый этап античной археологии в России, протекавший еще до развития археологии средневековой. С 1810-х годов начинается новый этап. Он связан с ростом национального самосознания русского общества после войны 1812 года, с периодом увлечения «Историей Государства Российского» Карамзина. Рост интереса к национальным древностям характерен для многих европейских стран нового времени. Во Франции на грани XVIII и XIX вв. А. Ленуар основывает «Musee des monumentes françaises», c 1834 г. издается журнал по средневековой археологии «Bulletin monumentale», в 1837 г. возникают комитеты охраны памятников.
Одним из требований искусства и литературы романтизма в борьбе с классицизмом был отказ от преклонения перед античными образцами и обращение к изучению прошлого своей страны. Любопытно, что в этот период изучение средневековья часто противопоставлялось изучению античности. Уже на салоне 1808 г. крупнейший представитель классицизма во Франции Л. Давид говорил: «Через 10 лет изучение античности будет заброшено... все эти боги, герои будут заменены рыцарями, трубадурами, распевающими под окнами своих дам у подножья старинного донжона»[128]. Несколько позже декабрист В. Ф. Раевский упрекал Пушкина в том, что он в своей поэзии часто обращается к античным мотивам, и утверждал что русский поэт должен искать вдохновения в русской мифологии и древней русской истории[129].
Наряду с этим отмечается другая тенденция — подгонка древней отечественной истории под классический образец. В области искусства мы можем проследить эту тенденцию на таких произведениях как памятник Минину и Пожарскому Мартоса (1818), как конкурсная картина Кипренского в Академии художеств «Дмитрий Донской на Куликовом поле» (1805), Герои русского прошлого рядятся здесь в одежды античных героев. Выразителем этой тенденции в русском искусстве и русской археологии был Алексей Николаевич Оленин (1763—1843) — президент Академии художеств и автор многих археологических работ[130]. Установки так называемого оленинского кружка литераторов и художников Л. Н. Майков определял впоследствии следующими словами: «героическое, возвышающее душу, присуще не одному классическому — греческому и римскому миру, оно должно быть извлечено и из преданий русской древности и возведено искусством в классический идеал»[131]. Именно с этой установкой связаны два направления в работах А. Н. Оленина, который писал об оружии гладиаторов, изображениях на античных вазах, о находках в Керчи и одновременно о тмутараканском камне, шлеме Ярослава Всеволодовича и рязанском кладе русских ювелирных вещей[132]. Задачи археологии Оленин понимал довольно узко; в одной из своих инструкций он писал об археологии «как такой науке, которая должна давать, особливо художникам, ясное понятие о нравах, обычаях и одеяниях славных в древности народов»[133]. Таким образом, задача археологии сводится только к реконструкции древнего быта, но важно, что в понятие «славных народов», подлежащих изучению археологов, Оленин включал не только греков и римлян, но и древних славян и русских эпохи средневековья. Показательна в этом отношении программа, предложенная Олениным Ф. Г. Солнцеву для написания картины на звание академика. На одном полотне предлагалось изобразить древнегреческие и русские памятники искусства из раскопок в России[134].
127
А. Н. Карасев. Планы Ольвии XIX в. как источник для исторической топографии города. МИА, № 50, 1956, стр. 14—16.
132
Основные труды А. Н. Оленина: Археологические труды А. Н. Оленина, т. I—II. СПб., 1881—1882; Письмо к графу А. И. Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском. СПб., 1806; Рязанские русские древности. СПб., 1831; Опыт об одежде, оружии, нравах, обычаях и степени просвещения словен от времен Траяна до нашествия татар. СПб., 1832.
133
Сборник материалов для истории Санкт-Петербургской Академии художеств, т. II. СПб., 1865, стр. 460.