Другой путь, который приводит многих людей к занятиям древностями, — путь эстетический. Восхищение искусством древности побуждает изучать все следы прошлого, пытаться найти новые произведения искусства, понять обстановку, в которой они появились. Вспомним цитированные во введении слова Рериха, говорившего, что он занялся археологией в поисках «изначальной красоты», истоков искусства. Этот путь, конечно, более молодой, чем простое любопытство, но все же и в России он наметился очень давно.
В ту эпоху, когда люди Ренессанса впервые начали коллекционировать памятники античности, на русских грамотах появляются печати с оттисками античных гемм. Леда и лебедь изображены на печати князя Ивана Андреевича Булгакова (грамота 1562 г.), античные геммы оттиснуты на еще более ранних грамотах князя Андрея Васильевича (1484), князя Владимира Ивановича (1507) и т. д.[260] Видимо, эти геммы пришли к нам из Европы эпохи Возрождения, и русские люди с любовью сохраняли миниатюрные памятники древнего языческого искусства.
Так зарождались первые собрания древностей, а через два столетия такие собрания разрастались уже в музеи, коллекции которых и сейчас сохраняют научное значение. Собрание античных гемм Екатерины II насчитывает 10 тысяч камней, что составляет примерно 62% от всей коллекции гемм Эрмитажа. Анализ этой коллекции, проведенный М. И. Максимовой, показывает, что, собирая геммы, императрица не преследовала научных целей; единственным критерием был ее вкус. «Одному богу известно сколько радости дается ежедневным общением со всем этим», — писала Екатерина[261].
То же увлечение античным искусством вдохновляло впоследствии Сумарокова и Муравьева-Апостола при их исследованиях в Причерноморье и послужило толчком к плодотворной деятельности Стемпковского.
Сейчас мы понимаем, что задачи археологии не в отыскании произведений древнего искусства, но несомненно, что любовь к искусству прошлого и сейчас привлекает людей к археологии.
Уже в конце XVI в. мы отметили первое в истории России использование археологии в политических целях (споры с Данией о Лапландии). В дальнейшем мы не раз встречались с этим. Формулировка задач археологии, данная Стурдзой, характерна для николаевской эпохи, когда в археологии видели благонамеренную науку, поддерживающую самодержавный строй. Характеристика реакционной группы археологов, принадлежащая каракозовцу Худякову, относится уже к эпохе Александра II. А вот и еще более свежая цитата — отрывок из письма украинского писателя-демократа М. М. Коцюбинского, делившегося с В. Гнатюком впечатлениями от Черниговского археологического съезда 1908 г.: «Добре, що Ви не були свiдком усього того свинства, усього того брудного патрiотичного шумування, яке замiсть науки викинув з себе той на половину хулиганський з'iзд. Попросту було гадко, противно i для людини хоч трохи етично розвиненоi несмачyо»[262]. Что имеет в виду Коцюбинский? Несомненно избрание почетным гостем съезда одного из организаторов Союза русского народа Анатолия Савенко, монархические манифестации археологов, возмущавшихся тем, что революция 1905 г. задержала созыв очередного съезда[263]. Политическая реакционность значительной части старых русских археологов — факт, на который не приходится закрывать глаза.
Мы пытались показать и другую группу археологов, примыкающую к демократическому крылу русской интеллигенции. Таков Ходаковский, в какой-то мере связанный с декабристами, таковы польский революционер Черский, Поляков, Мережковский, Волков, в той или иной степени причастные к демократическому движению 1870—1880-х годов.
Если знаменем реакционной группы археологов было понимание задач этой науки, сформулированное в свое время Стурдзой, то ученые из демократического лагеря 60-х годов развивали биологическое направление археологии. Сейчас нам уже не легко понять, каким вызовом реакции было это направление. Теперь всем ясно, что первобытная археология тесно связана с четвертичной геологией, палеонтологией и антропологией. Но в те годы, когда только поднимался вопрос о каменном веке, о человеке, сохранявшем в своем строении животные черты, о человеке, жившем сотни тысяч лет назад в глубокой геологической древности — это был вызов церкви, всей официальной идеологии царской России.
Существует любопытная книжка А. Беляева «Характеристика археологии» (Харьков, 1890). Автор ее Александр Дмитриевич Беляев — профессор Московской Духовной академии, преподававший там догматическое богословие. Его докторская диссертация называлась «О безбожии и антихристе. Подготовление, признаки и время пришествия антихриста». Беляеву принадлежат книги «О покое воскресного дня», «Любовь божественная» и разбор представлений Льва Толстого о христианстве. Зачем же Беляеву понадобилась еще и археология? Просмотрим книгу, и мы это поймем. Беляев в очень осторожной форме, в очень наукообразном изложении борется с археологами, занимающимися каменным веком. Он внимательно изучил и Буше де Перта, и Мортилье, и Уварова, чтобы доказать, что каменного века, как такового, никогда не было, что нельзя говорить о глубокой древности человека. Каменные орудия, пишет Беляев, употреблялись и в недавние исторические эпохи, о чем говорит этнография. В древние отложения эти орудия могли попасть случайно — по трещинам в земле. Никаких точных дат у археологов-первобытников нет. Становится понятным, почему заинтересовался археологией профессор Духовной академии, почему он читал Мортилье. Богослов Беляев должен был бороться с археологами-первобытниками, чтобы защитить догматическое богословие.
260
А. А. Семенов. Нечто о среднеазиатских геммах, их любителях и собирателях. «Известия Отделения общественных наук АН Таджикской ССР», вып. 14. Сталинабад, 1957, стр. 143, 144.
261
М. И. Максимова. Императрица Екатерина II и собрание резных камней Эрмитажа. «Сборник Государственного Эрмитажа», вып. I. Пг., 1920, стр. 59.