В Ленинграде, после массового закрытия церквей, оставались после 1937 года от былого обилия обновленческих храмов лишь две церкви-Спасо-Преображенский собор и небольшая церковка на Серафимовском кладбище.
В обновленческой иерархии также произошли большие и важные изменения: большинство иерархов было арестовано, другие иерархи тихо и скромно ушли на покой и сидели тише воды — ниже травы, по глухим углам, больше всего на свете желая, чтобы про них забыли. В это время происходит совершенно скандальный уход из церкви знаменитого обновленческого деятеля Николая Федоровича Платонова.
Н. Ф. Платонов в 30-е годы начинает занимать в обновленческой иерархии более заметное место и не только спорит за влияние с А. И. Введенским, но уже оттесняет его на задний план. Еще будучи до 1934 года архиепископом Лужским — викарием Ленинградской митрополии — Н. Ф. Платонов держит в своих руках все нити Ленинградской епархии. Будучи настоятелем Андреевского собора на Васильевском острове, Николай Федорович по-прежнему огромной популярностью пользуется среди народа. Снискав жгучую ненависть среди приверженцев строгого православия, которые говорят о нем как об агенте ГПУ и о предателе Церкви, он тем не менее является кумиром для огромной массы прихожан Андреевского собора. Настоятель служит почти каждое воскресение и каждый праздник. Его ораторский талант достигает в это время своего зенита, и его яркие и эмоциональные речи волнуют слушателей. Его ораторское мастерство все совершенствуется. Если раньше Платонов во время речи не всегда соблюдал определенную меру, доходя в конце речи до истошного крика, то теперь ритм его речи становится все более четким и ясным. Он является в это время хозяином своего темперамента — и пламенные концовки его речей не имеют больше крикливых интонаций. Путем упорной роботы над собой Платонов в это время преодолевает свои природные дефекты: гнусавость и шепелявость, его голос звучит во время проповеди мужественно и энергично, лишь в отдельные моменты, по тому напряжению, с которым произносятся отдельные фразы, внимательный слушатель чувствует, как трудно оратору преодолевать свой природный порок речи.
По своему содержанию речи Платонова также представляют собой большой интерес. Летом 1933 года Платонов выступил с кафедры Андреевского собора с целым циклом речей на тему: «Единая Святая Соборная и апостольская Церковь». На эту тему им было произнесено шесть речей, из которых каждая продолжалась не менее двух с половиной часов, а три речи продолжались в течение трех часов с минутами. Речи произносились по воскресеньям, после вечерни с акафистом Спасителю. Облаченный в мантию оратор произносил их, стоя на проповеднической кафедре (слева от алтаря). Не менее 2 тысяч слушателей с пристальным вниманием ловили каждое его слово, каждую интонацию. Четыре речи из шести раскрывали смысл четырех эпитетов девятого члена Символа Веры. Две речи — первая и последняя — представляли собой вступление и заключение. Шесть речей Платонова не только содержали глубокий богословский анализ учения о Церкви, но и касались широкого круга проблем, связанных с Церковью. Все речи оратора были произнесены с огромным подъемом, и в отдельные моменты чувствовалось искреннее воодушевление. Внимательный слушатель, однако, мог бы услышать в речах оратора нотки пессимизма и неверия в Русскую Церковь, по которым можно было бы догадаться о будущей судьбе оратора. Так, толкуя учение Спасителя о Церкви, как о Камне, который не одолеют врата адовы, Платонов даже особо подчеркнул, что обетование Спасителя относится лишь к Вселенской Церкви, а не к отдельным поместным церквам.
«Поместная Церковь, — настойчиво повторял оратор, — может совершенно исчезнуть!» Далее следовали примеры карфагенской и александрийской церкви. Перейдя затем к русской церкви, оратор продолжал: «Еще вопрос очень и очень большой — сумеет ли русская церковь найти себе место в новом, строящемся мире — не исчезнет ли она в водовороте революционных бурь?»
Такие заявления не были редкостью в то время в речах Платонова: «Пройдет немного времени, и жизнь, быть может, не оставит ничего из того, что для нас священно — из того, чем мы еще дорожим по привычке…» Еще более определенно высказывался он в частных разговорах. «Церковь, видимо, идет у нас к концу, — сказал он однажды одному из своих прихожан, — религия будет существовать, вероятно, в каких-то других, новых формах».