В.И.Кожин (впоследствии митрополит Ермо-ген) был действительно великолепным администратором, человеком веселым, общительным, обладателем живого, сангвинического темперамента. Умный и тактичный, он добился крупных успехов на Северном Кавказе. Однако, читая его донесения, рапорты, письма Первоиерарху, я всегда испытывал тягостное чувство. «Как же бедна Русская Церковь, — думал я, — если это самый выдающийся из епископов». Как сейчас вижу эти ровные строчки, написанные четким, крупным почерком, — бесконечные жалобы на соседа — Владимира Иванова, благодаря которому (если верить Василию Ивановичу) — гибнет обновленчество на Кубани. Бесконечные восхваления Северо-Кавказской епархии, где, если опять-таки верить Василию Ивановичу, обновленческое дело идет семимильными шагами вперед и закреплено на столетия. Ни одного живого слова, ни одной своеобразной мысли, ничего такого, что возвышалось бы над местническими провинциальными интересами.
Своеобразным и энергичным человеком являлся Андрей Иванович Расторгуев (и ныне здравствующий (умер в декабре 1970 г.), популярный московский протоиерей). «Мужик с характером», — сказал про него однажды митрополит Виталий.
Действительно, все обнаруживало в архиепископе Андрее властного, деловитого крепкого хозяина, начиная от синей бархатной рясы, кончая ку-черски выбритым затылком. Волжская окающая речь (он был выходцем из весьма известной на Волге старообрядческой торговой семьи), властные окрики на причетников — и, наряду с этим, елейность, степенность, уставная строгость — от него так и веяло Мельниковым-Печерским. Он любил служить, служил истово, чинно. Его заветной мечтой было построить службу точно по типикону.
Впрочем, Андрей Иванович являлся интеллигентным, начитанным человеком. Он хорошо знал В.С.Соловьева, интересовался искусством, хорошо знал живопись, театр. Человек солидный и рассудительный, архиепископ Андрей питал непреодолимое отвращение ко всему экстравагантному- эксцентричному. Уже через неделю после моего рукоположения во диакона, Андрей Иванович рапортом № 11 за 1943 год предлагал лишить пишущего эти строки сана, как «неспособного к священнослужению». Не знаю, предвидел ли тогда мой непосредственный начальник (он был им, впрочем, — лишь формально, так как я считался диаконом при Первоиерархе и зависел исключительно от А.И. Введенского), что Александр Иванович передаст этот рапорт мне в руки со словами: «С каким удовольствием он лишил бы сана и меня».
Я всегда спрашивал себя, что привело к обновленчеству этого устойчивого, консервативного человека. Однажды я задал этот вопрос своему шефу. «Ну, что вы, какой он обновленец, — получил я быстрый ответ, — просто семейные обстоятельства, но и большинство обновленцев теперь такие». «Где же настоящие?» — спросил я». «Ну, что в жизни есть настоящего!» — отшутился Первоиерарх.
В самом деле — типикон и обновленчество. Каких только парадоксов не рождает жизнь.
Следует также отметить епископа Сергия Ларина (ныне архиепископа Пермского).
Как увидим ниже, С.И.Ларин стал на короткое времл чуть ли не главою обновленчества.
Обладатель бурной и запутанной биографии, человек страстный, темпераментный и честолюбивый, епископ Сергий был единственным из обновленческих архиереев, который противопостовлял себя А.И. Введенскому и имел свое суждение.
Епископ Сергий был самым талантливым после А.И.Введенского архиереем: хороший оратор, человек, не лишенный литературных способностей, пытливый, острый ум — он мог бы стать выдающейся фигурой в истории Русской Церкви. Но, к сожалению, недостаточная разборчивость в средствах, связь с некоторыми одиозными органами власти, скомпрометировали честолюбивого, хотя, несомненно верующего владыку в глазах духовенства и мирян.
Самым чистым и порядочным из обновленческого епископата являлся, несомненно, сын почтенного ленинградского протоиерея (староцерковника), интеллигентный и начитанный о. Сергий Румянцев (ныне он проживает в Ленинграде на покое). В ранней юности он стал обновленцем по глубокому внтуреннему убеждению. Благоговейный священнослужитель, искренно религиозный человек, о Сергий в свое время подвергался репрессиям и пользовался уважением со стороны верующих ленинградцев. Он никогда не искал епископства и был рукоположен во епископа Ладожского в 1943 году, как самый популярный из обновленческих священнослужителей, переживших ленинградскую блокаду. Все эти архиереи на протяжении войны смирно сидели по месгам, произносили патриотические речи, собирали пожертвования на армию и писали почтительные донесения своему Первоиерарху Больше всего ж они боялись упоминания о своем обновленчестве — о нем не говорили ни с церковной кафедры, ни в частных разговорах. Как однажды выразился Александр Иванович, обновленчество стало чем-то вроде венерической болезни — о нем неприлично упоминать в обществе — и его пытаются тщательно скрывать. По существу, уже в начале Отечественной войны обновленчество умерло, так как обновленцы сами от него отказались, — старались как можно меньше отличаться от староцерковников.