Тем же целям должны были служить и рязанские города. Старинным центром рязанских поселений было пространство между рр. Окой, Осётром и Проней. Здесь находились города Переяславль-Рязанский, Зарайск, Михайлов и Пронск. С запада близки были к этому пространству городки Венёв, Гремячий и Печерники. На юг от Прони в «Ногайскую сторону» смотрели Ряжск, Сапожок и Шацк. Наконец, к Рязани, по старой традиции, тянули места по верховьям Дона, где в XVI веке были города Епифань и Донков. Все эти города и обозначались общим именем рязанских. Если украинные города служили оплотом от крымцев, дороги которых лежали на запад от Дона, на Крымской стороне так называемого Поля, то рязанские города охраняли Русь по преимуществу от Ногайской стороны, против нашествий с юго-востока ногайских отрядов. В тех же случаях, когда предполагалось нападение крымцев через донские верховья на Рязань и далее на Коломну или Владимир, рязанским городам выпадала главная роль и в борьбе с крымцами. По этой причине в продолжение всего XVI века Рязанский край имел характер военного округа. Главный город края – Переяславль-Рязанский представлял собой сильную крепость; Зарайск с 1533 года имел каменные стены, и все прочие города были укреплены. Чернозем, доходящий с верховьев Дона через Проню почти до Оки, способствовал широкому развитию земледелия на Рязани, и украинные рязанские места, несмотря на военные опасности, слыли за обильный и богатый край. По Оке и Москве-реке через Коломну к столице «добре много» шли из Рязани хлеб и другие припасы; в Смутное время на продовольствие из Рязани рассчитывали все стороны, действовавшие под Москвой. Были у Рязанского края и торговые сношения с южными местами, причем, разумеется, главное значение имел донской путь. На Дон ездили из рязанских мест или по рр. Проне, Ранове и Хупте на Ряжск и Рясское поле в рр. Рясы и Воронеж или же сухим путем на донскую пристань Донков. От Донкова через венёвские места на Каширу существовал еще особый путь, которым могли пользоваться и жители Рязани[16].
Вот, в кратком очерке, состав той части Московского государства, которая находилась на юге от Оки и Угры и еще в начале XVI века считалась как бы за рубежами государства. Если на востоке и западе изучаемой нами теперь полосы под прикрытием старинных крепостей «верховских» и рязанских население чувствовало себя более или менее в безопасности, то между верхней Окой и верхним Доном, на реках Упе, Проне и Осетре, русские люди до последней трети XVI века были предоставлены собственному мужеству и счастью. Алексин, Одоев, Тула, Зарайск и Михайлов не могли дать приюта и опоры поселенцу, который стремился поставить свою соху на тульском и пронском черноземе. Не могли эти крепости и задерживать шайки татар в их быстром и скрытном движении к берегам средней Оки. Надо было защитить надежным образом и население окраины, и дороги внутрь страны, в Замосковье. Московское правительство берется за эту задачу в середине XVI века. Оно сначала укрепляет места по верховьям Оки и Дона, затем укрепляет линию реки Быстрой Сосны, переходит на линию верхнего Сейма и, наконец, занимает крепостями течение р. Оскола и верховье Северного (или Северского) Донца. Все это делается в течение всего четырех десятилетий, с энергической быстротой и по известному плану, который легко открывается позднейшему наблюдателю, несмотря на скупость исторического материала для изучения этого дела.
Очень известен и не один раз излагался порядок обороны южной границы Московского государства. Для отражения врага строились крепости и устраивалась укрепленная пограничная черта из валов и засек, а за укреплениями ставились войска. Для наблюдения же за врагом и для предупреждения его нечаянных набегов выдвигались в Поле за линию укреплений наблюдательные посты – сторожи и разъезды – станицы. Вся эта сеть укреплений и наблюдательных пунктов мало-помалу спускалась с севера на юг, следуя по тем полевым дорогам, которые служили и отрядам татар. Преграждая эти дороги засеками и валами, затрудняли доступ к бродам через реки и ручьи и замыкали ту или иную дорогу крепостью, место для которой выбиралось с большой осмотрительностью, иногда даже в стороне от татарской дороги, но так, чтобы крепость командовала над этой дорогой. Каждый шаг на юг, конечно, упирался на уже существовавшую цепь укреплений; каждый город, возникавший на Поле, строился трудами людей, взятых из других украинных и «польских» городов, населялся ими же и становился по службе в тесную связь со всей сетью прочих городов. Связь эта поддерживалась не одними военно-административными распоряжениями, но и всем складом полевой порубежной жизни. Между военными городами, более старыми украинными и новыми «польскими», нельзя провести определенной границы и очень трудно подметить существенное различие в складе жизни. Это один военный округ: части его лучше изучаются в их совокупности и становятся понятнее тогда, когда будут поставлены изучающим в связь с направлением полевых дорог, по которым московские люди сознательно располагали группы укрепленных городов, «помысля (по словам летописи) поставить по сакмам татарским городы».
16
М.К. Любавский, «Областное деление и местное управление Лит. – Русск. государства», М., 1892, с. 47–56. – «Сказания Массы и Геркмана», с. 235, 243. – Д. А. И., V, с. 223–225. – Буссов в «Сказаниях современников о Д. Самозванце», I, с. 83. – «Рукопись Жолкевского», изд. 2, с. 91. – С.М. Середонин, «Наказ. кн. М.И. Воротынскому и роспись полкам 1572 года» в «Записках Имп. р. археол. общ.», т. VIII, вып. 1 и 2, с. 54–58. – Карамзин, VI, прим. 233. – «Книга Большому чертежу», изд. Языкова, с. 88–90, 121. – Извет старца Варлаама (в любом издании): «наняли подводы до Болхова, а из Болхова до Карачева, из Карачева до Новагородка Сиверскаго». – Приправочная книга 124 года во «Временнике М. о. и. и др.», VIII, с. 1–3. – А. И., II, с. 299. – Русск. ист. библ., I, с. 151. – Иловайский, «Сочинения», М., 1884, с. 199.