Однако быстрота, с какой правительство подвигало на юг свои боевые линии, стала к концу XVI века так велика, что предупредила свободную колонизацию верховьев Сейма, Северного Донца и Оскола. За Быстрой Сосной на рубеже XVI и XVII веков еще не было сколько-нибудь заметного населения вне новых, только что возникших крепостей; по крайней мере, Маржерет, одаренный хорошей наблюдательностью, отметил, что в сторону Поля Россия обитаема только до Ливен, а далее «жители осмеливаются возделывать землю только в окрестностях городов». Чем южнее уходили в «дикое поле» московские войска, тем менее, разумеется, правительство могло рассчитывать на поддержку вольных колонистов, которые за ним уже не поспевали, и тем искусственнее создавались штаты городских гарнизонов и пограничной стражи. Различие не только в степени населенности, но и в самих типах населения очень заметно между городами, ставшими на исстари населенных местах, и городами, построенными на новозанятых землях. Более северные города изучаемой полосы приближаются, по составу своего населения, к военным городам, стоявшим на самой Оке и на литовской границе. В массе их жителей преобладает служилый люд со своими дворниками; но рядом есть посад и торг, есть люди, живущие от промысла и торговли. Город окружен густой сетью поместных владений, в которых видим обычную картину хозяйства, основанного на крестьянском труде и поверженного в кризис с его неустойчивостью. Поместья эти, судя по окладам, принадлежат не мелкопоместному люду; в его среде находим все статьи: и выбор, и дворовых, и просто городовых детей боярских. Словом, в ближайших к центру государства городах мы попадаем в обстановку, заставляющую нас забывать, что мы уже на юге от Оки, в украинных местах. Не то в городах новых, основанных по стратегическим соображениям на таких местах, где раньше не было прочных поселков и сколько-нибудь земетного оседлого населения. Здесь, на «диком поле», господствует – и в городах и вне их – та мало изученная, но очень интересная во многих отношениях среда, которую мы знаем под именем «приборных» людей: стрельцов, атаманов, казаков, ездоков, сторожей, вожей и т. п. Служилые люди по роду своих обязанностей, они были земледельцами не только на своих, от правительства им данных вблизи города землях, но и на казенной государевой десятинной пашне, которая иногда с лихвой заменяла им боярскую пашню московского центра. Прикрепленные к государевой службе и к своей стрелецкой или казачьей слободе, эти люди вовсе не были похожи на служилых людей центральной полосы, детей боярских, ни родом службы, ни характером землевладения, ни высотой общественного положения. Если дети боярские и являлись среди них, то в роли их начальников и руководителей, или же как высший привилегированный слой. Обыкновенные среднего разбора дети боярские были крупными и льготными землевладельцами по сравнению с украинными людьми, которых можно лучше всего определить как вооруженных земледельцев, обязанных государству не только ратной службой, но и земледельческим трудом. Между столь различными типами украинных городов наблюдается и промежуточный тип со всеми особенностями переходных форм. Старинные, привычные для московского человека элементы городского и уездного строя здесь налицо: есть и служилый люд, и посадский, и крестьяне. Но рядом с ними есть и новые слои – приборный люд. При этом и старое и новое, влияя одно на другое, одинаково отступают от установившейся традиции или нормы. Дети боярские, верстанные из казаков, выступают в качестве мелкопоместной крепостной пехоты. Служилые казаки, и не меняя своего названия, получают поместья. Между детьми боярскими и поместными казаками стоят доселе загадочные беломестные атаманы, которые служат атаманскую службу. Города переходного типа по составу жителей сложнее прочих и потому изучаются не с надлежащей отчетливостью и ясностью.
Далеко не обо всех южных городах есть у нас за XVI век такие сведения, которые позволили бы дать полную и точную характеристику всех этих городов. Но тем не менее на основании данных, которыми мы располагаем, можно представить примеры всех трех указанных выше типов.
К типу старых городов, подходящих к городам центра, прежде всего принадлежат Калуга, Тула и Переяславль-Рязанский – главные города изучаемой полосы. В каждом из них рядом с «городом», то есть цитаделью, существовал посад. В 1626 году, вскоре после Смуты и разорений, пережитых Калугой в 1618 и 1622 годах от врагов и пожара, на Калужском посаде считали 171 двор тяглый, до 102 обнищалых дворов; в 1654 году в мор, по официальному счету, в Калуге умерло 1836 человек, а осталось 930. Такие цифры рисуют нам Калугу со значительным населением в XVII веке и с развитым посадом (не менее 250–300 дворов) в XVI веке. От XVII века сохранились указания и на деятельность калужской таможни, намекающие на существование торгового движения и товарных складов в Калуге. Тула, уже с начала XVI столетия имевшая каменный кремль, была очень сильной крепостью. В ней в 1588–1589 годах насчитывается не менее 440 дворовладельцев дворян и детей боярских, за которыми было записано до 300 дворов и дворовых мест; на этих дворах жило не менее 325 дворников. Сверх того, в тульских слободах были помещены ратные люди низших разрядов, числа которых точно определить нельзя. В тульской книге 1588–1589 годов находятся упоминания приблизительно о 50 стрельцах, 50 затинщиках, 23 пушкарях, 16 воротниках; но этим не ограничивалось число таких служилых людей. Была в Туле и особая слобода черкас, то есть выходцев из польско-литовской «украины»; московский обычай обращал таких выходцев в особый чин служилых же людей. Размеры тульского посада в XVI веке неизвестны; для 1625 года имеем цифры: 153 тяглых двора, 62 бедных дворишка и 33 пустых двора. На небольшую торговую силу тульского посада намекают данные о состоянии тульского рынка: на нем около 300 лавок и до 150 меньших торговых помещений (скамеек, шалашей и т. д.); но из общего числа 450 помещений черным посадским людям принадлежит всего около ста: они владеют только 24 % изо всего числа лавок и шалашей. Остальная же масса принадлежит ратным людям из слобод и дворникам. В руках дворников, а не посадских людей находилась и ремесленная деятельность Тулы: дворники в числе ремесленников в Туле составляли две трети, даже более. Как ни приблизительны эти числовые данные, они, однако, убеждают в том, что тульский посад, безотносительно крупный, не был хозяином в торгово-промышленной жизни своего города. Он испытывал ту же участь, как и военные города на средней Оке, в которых военная слобода угнетала и медленно уничтожала посад. Таково же было положение дел и в Переяславле на Рязани. Здесь на торгу в 1595–1597 годах было 150 лавок, более 100 «полков» и около 80 иных торговых помещений, а с кузницами, харчевнями и т. п. всего до 400 торгово-промышленных заведений. Из них только 65, то есть 16 %, принадлежало черным посадским людям. Остальное сосредоточилось в руках или ратных людей, или же людей, зависевших от служилых и церковных землевладельцев: дворников и крестьян. Обилие ратных людей наблюдаем и в Переяславле-Рязанском: здесь есть стрельцы, затинщики и пушкари; есть даже казаки. Словом, в больших городах на московской украйне мы видим то же, что в Коломне, Серпухове и Можайске: город служит одновременно целям военно-административным и культурно-хозяйственным. Обращая его в крепость, заботясь о ее усилении, правительство делает город средоточием военного люда, который, обживаясь в городе и входя в условия городской жизни, принимает участие в торгово-промышленной деятельности коренного посадского населения. При этом посадская тяглая община или слабеет и никнет, не выдерживая конкуренции, или же играет в городе последнюю роль в ряду прочих существующих рядом с ней организаций. Таков характер главнейших украинных городов. В их число можно включить и Зарайск с его каменным кремлем и значительным посадом. На этом посаде в 1595 году было более 200 тяглых и бобыльских дворов и несколько дворовых мест пустых; в двух монастырских слободках насчитывали 87 дворов; в крепости и на посаде сверх того было 169 дворов помещиков рязанских и «каширских», очевидно помещенных здесь после разорения Каширы крымцами. В помещиковых дворах записано было 198 человек дворников; число это интересно потому, что оно почти равнялось числу тяглых людей, которых записали 208 (не считая бобылей: «бобыльские дворы в сошное письмо не положены»). К сожалению, нельзя точно определить, как распределены были между городскими жителями 326 торговавших лавок и скамей (из общего числа 400 торговых помещений в Зарайске); но, разумеется, и здесь посадские тяглые люди не пользовались исключительным правом на городской торг и промысел.