3. Исходной точкой и главной движущей силой в работе художника является, насколько я могу судить, полная неустойчивость и лабильность душевной сферы, тесно соприкасающаяся с областью явлений физики и физиологии, со всем этим хозяйством кислот и ферментов, даже с химическими процессами в клетках.
III
Существует индуктивное мышление, которое не верит в возможность проникновения в тайну мира, в возможность ее постижения. Строго говоря, такое мышление и есть единственно истинное, ибо может ли мысль проникнуть в тайну мира…
Мы не знаем и никогда не узнаем, что такое наша мысль, в чем она коренится, что есть мир, что есть мы.
Псевдоиндукция у Фрейда: Он только притворяется, будто бы не знает. Но ключ у него всегда наготове. Фокусы, мошенничество.
Личность формируется в сообществе?
Не подлежит сомнению, что некоторые из наших способностей, наших «мускулов», мы можем испробовать и развить только в окружении других, в совместном бытии. — Вопрос в целом (проблема) должен ставиться скорее в связи с дискуссией о биологическом базисе человека, а вовсе не в сфере легко манипулируемой моральной надстройки.
Искреннее чувство окружено в наших глазах неким сиянием, которое мы склонны принимать за правду. Это факт. И с ним следует считаться, когда вступаешь в общение с людьми.
Это сияние есть монета, которая пользуется не слишком хорошей, но и не слишком дурной славой.
Все, что я действительно чувствую (говорит персонаж одного романа), это всего лишь постепенное, идущее толчками погружение в обыденность; а на дне обыденности — смерть.
Каллиграфия — это сочетание красоты и смысла в знаках.
Китайская каллиграфия представляет собою образ, причем он имеет абсолютно конкретный смысл: это образ безмятежного мировоззрения, исповедуемого обществом, которое не является для самого себя проблемой.
Мудрость привлекательна, с одной стороны, тем, что она рассматривается как социальная ценность, высоко ценится обществом, с другой стороны, потому, что обещает покой и ясность духа.
То, что мы называем «ходом вещей», есть абсолютная имманентность.
Чем больше мы размышляем, тем больше мы обогащаемся переживаниями.
Почему не говорят «смертельно счастлив», а только «до смерти несчастен»?
Не исключено, что Христос имел сына от Марии Магдалины: а от него произошел род художников.
(мифология)
Сильного спор ослабляет, более слабому же, наоборот, придает силы.
Цепи, которые люди носят на себе бесшумно — чтобы никто не заметил.
Я приветствую все, что вращается вокруг оси демократизма (свобода, равенство, братство), потому что я все это считаю желательным. Мои убеждения основываются, с одной стороны, на представлениях о человеческом достоинстве, с другой — на принципе сострадания (солидарности).
Любое напряжение человеческих сил, то есть труд, способствует утверждению истины: или скажем проще: реальности. Усилия, предпринимаемые во имя этой истины = реальности, оправданы до тех пор, пока она не вредит другому (или может повредить).
В последней части предыдущего предложения заключается огромный риск: и тот, кто трудится, должен ему себя подвергать.
Мышление является наиболее универсальным родом деятельности, поскольку мысль заключает в себе почти бесконечные возможности.
Мысль, образно говоря, это орел, сидящий на краю утеса. Подожди, пока он взлетит!
Для познающей мысли ничто не бывает слишком глупым, слишком банальным: она «все умеет использовать!»
Возможно, люди просто заряжают «мир» попеременно то страхом, то радостью, то еще какой-нибудь из возможных эмоций: так возникают различные «стили». (Стиль моих заметок я бы назвал: дезангажированностью.)
Исследуй себя внутри или «снаружи», это совершенно безразлично: Опыт интроспекции будет для тебя такой же хорошей школой, как и любой другой опыт.
Я предпринимаю экспедиции в область сознания (в своей работе).
Моя «этнография» заходит так далеко, что на какое-то время я сам становлюсь то негром, то индейцем, то безумцем.
У меня сознание исследователя.
Исследователь сидит в негритянской хижине с аборигенами и руками ест поджаренные в масле гусеницы: Кто он? Гость? Ученый? Гурман? (смешанное сознание; shift).
То, что меня интересует, не может быть ничем иным, кроме как богатством структур, глубиной мира.
Множество структур, и как они между собой связаны.
В поисках «правды» я должен вместе с тем помнить, что имеется факт страдания: и этот факт заставляет меня (временами) высказываться на темы политики. Ибо страдание присутствует в настоящем и требует немедленной помощи.
Факт страдания в известном смысле мешает мне, позволю себе насмешку, достичь своего рода мудрости.
Во внутреннем мире людей (если он вообще существует, внутренний мир) все выглядит приблизительно как carceri Пиранези: Я имею сейчас в виду не жуткое в этих рисунках, а только сложное и запутанное: Тут лестница, ведущая наверх, там — уводящая в глубину галерея, тут стоят колонны, там — дыра в полу и снова лестница вниз и т. п.
Это я и хотел бы знать — и показать.
С размышлениями дело обстоит так: Чем дольше думаешь, тем менее отчетливой становится твоя картина мира, с которой ты начал, точнее: она в общем сохраняется, но как бы преодолевается во все стороны, вправо и влево, вверх и вниз, образ разрастается, и от этого первоначальная картина выглядит в конце концов как маленькое пятно на картине гораздо большего размера; это пятно иногда еще можно отыскать, если искать с любовью.
«Событие», то, что происходит, оформляется в различных структурах одновременно: социальных, исторических, психологических и т. д.
Следует ясно сознавать, что это общепринятое распределение по структурам осуществляется более или менее произвольно (возможно, что тут царит полный произвол).
Глядя на мир, мы всегда схватываем только мгновенные состояния бесконечно совершающегося процесса.
Структура характеризуется двумя особенностями: Переплетения, ее составляющие, сливаются по краям с неисчерпаемостью мира. — Частицы самой структуры следует представлять себе постоянно движущимися, состояние — всегда переходное.