Несмотря на энергические усилия, принимаемые. Аркадием, благочиние в Лаврентьевском монастыре, которым он славился при игумене Симеоне, быстро стало падать. Без сомнения, главнейшей причиной того было прекращение патронатства Румянцевых. Страху лаврентьевским инокам не стало, вот причина возникших в монастыре неслыханных дотоле беспорядков. Прежде всего пьянство водворилось в иноческих келиях, суровые меры Аркадия не могли его уменьшить; упившиеся иноки ни во что ставили старого игумена, приказаний его не исполняли, чуть не каждый день затевали крамолу. Унять бесчинников было некому и нечем, ибо боязнь, что сам Румянцев вмешается в дело, прекратилась. Говорят, будто бы Аркадий жаловался на бесчиние иноков в письме к Паскевичу, но фельдмаршал не только себя, но и управление своей гомельской экономии устранил от вмешательства во внутренние дела монастырей и от опеки над нравственностью старообрядских иноков. Иные из строгих подвижников, не стерпя возникших в Лаврентьевой обители безобразий, покинули ее. Монастырь от того не опустел. Иноков стало даже больше, чем при Симеоне, но почти все они были «слабы житием» и ходили «по волям своим». Немало мучился с ними Аркадий, ревностно желавший восстановления благочиния, которым прежде славился управляемый им монастырь, но сил его недоставало. Прежде иноки Лаврентьева и других гомельских монастырей видались между собой только раз в неделю, по понедельникам, на базаре в Гомеле, куда сходились продавать свои рукоделья, собирать подаяния за поминовения и потолковать между собою об общих делах. Теперь чуть не каждый день стали они бродить в Гомель и обыкновенно возвращались оттуда мертвецки пьяные. Иные пропадали по нескольку дней, иные шатались из монастыря в монастырь друг к другу в гости, и каждое угощение без водки не обходилось. Кроме гостей, от времени до времени стали появляться в монастырях и гостьи. Тщетно Аркадий началил братию, она его больше и слушать не хотела. Напрасно игумен приковывал пьяных, как водилось прежде, при Румянцеве, к цепи на поварне; монахи с цепи уходили, пропала наконец и самая цепь, и ее видели после у какого-то жида в шинке. Благочестивые пустынножители ее пропили. Измученный Аркадий сознавал свое бессилие; нередко говаривал он близким своим: «хоть бы уж поскорей запечатали наш монастырь!»
Еще более заботы, еще более опасений причиняли Аркадию некоторые обитатели Лаврентьева монастыря, люди трезвые, начитанные, строгой жизни и безукоризненные, но непокорные и властолюбивые. Пример Иакова, хотевшего, посредством перехода в единоверие и обращения Лаврентьева монастыря в единоверческий, достигнуть в нем игуменства, не остался без подражания. Румянцевых не стало, и некому было вновь отвратить от монастырей гомельского имения грозившую в тридцатых годах всем старообрядским монастырям участь упразднения или обращения в единоверческие. В Лаврентьеве и Макарьеве явились иноки, желавшие сделаться единоверцами. Игумены лаврентьевский Аркадий, и макарьевский Матвей и преемник последнего Феофилакт[454] употребили все средства, чтоб избавиться как-нибудь от этих людей. В то время в Лаврентьеве водворился молодой инок Иоаким,[455] человек достаточный, с большими связями в старообрядском мире, начитанный, пылкий, всем увлекающийся и чрезвычайно нетерпеливый. Он был трезвой жизни и враг всяких беспорядков в иноческом житии, особенно же разврата, более и более водворявшегося в Лаврентьеве монастыре. Друг и земляк его, Павел Андреев, отлично знавший церковный устав, лучший певец в монастыре и хорошо писавший, был единомыслен с ним. Они успели составить партию из немногого, впрочем, числа трезвых монахов. Партии этой хотелось на место Аркадия посадить Иоакима, а средство для того видели они в принятии единоверия. Но они скрывали такое намерение до поры до времени, ибо при первом неосторожном слове авторитет их тотчас же бы пал. Но Аркадий, проникнув замыслы их, всею душой возненавидел Иоакима и Павла Андреева и вступил с ними в тайную, но упорную и деятельную борьбу. Напрасно старался Аркадий внушить братии, что противники его идут по стопам Иакова, замышляют сделать монастырь единоверческим, — Иоаким и сторонники его так были осторожны, что такие слова проникавшего намерения их игумена считались наветами, внушенными недоброжелательством к людям, открыто порицавшим некоторые из его распоряжений. Борьба с Иоакимом для Аркадия была несравненно труднее, чем с водворившимися в его обители поборниками разгула.
454
Игумен Макарьева монастыря Матвей (мещанин Огороденского общества, Белицкого уезда Могилевской губернии, Мартын Васильевич Смирнов) жил в обители с 1819 года; он был на игуменстве преемником Евлогия, принявшего в 1825 году в раскол греческого архимандрита Геронтия, управлял монастырем лет десять и в 1840 г. оставил свою должность вследствие внутренних несогласий, но оставался жить в том же монастыре. Преемником его был Феофилакт (Черниговской губернии, посада Климова, мещанин Федор Матвеев). В 1843 году из пятнадцати монахов Макарьева монастыря семеро изъявили желание присоединиться к единоверию. Феофилакт, узнав, что правительство хочет монастырь его обратить в единоверческий, вместе с Матвеем подкопался ночью под запечатанную уже казенными печатями холодную часовню, поднял в алтаре пол, и оба игумена выбрали всю лучшую ризницу, утварь, древние иконы, словом — все ценное и уважаемое старообрядцами. После того Матвей отправился куда-то за сбором, Феофилакт отправил в Белую-Криницу инока Галактиона (мещанин Огороденского общества Григорий Артемьев Кожемякин. 53 лет), а два послушника: Зиновий Иванов и Михаил Иванов (из Нового-Крупца, 75 лет) отправились в Малиноостровский старообрядский монастырь, Черниговской губернии. Они-то и разнесли по разным местам богатое достояние Макарьева монастыря, выкраденное двумя настоятелями. Когда Макарьев монастырь, по высочайшему повелению 27-го ноября 1844 года, обращен был наконец в единоверческий, у монахов не осталось даже хлеба в достаточном количестве — все вывез Феофилакт. Обокраденная Матвеем и Феофилактом церковь сгорела 22-го февраля 1867 года.
455
Московский мещанин Иван Петрович Кашин, постриженник Лаврентьева монастыря. Родители его торговали пшеницей и были люди богатые. Иоаким имел большое знакомство и раз, съездив в Моршанск за сбором, привез оттуда, как было нами упомянуто, 7.000 рублей ассигнациями. Он оставался в Лаврентьеве до 1844 года, то есть до самого его уничтожения. После того жил он в черниговских посадах и по другим местам, познакомился с Рахмановыми, особенно же сблизился с Дионисием (Дмитрий Андреевич Рахманов). С ним в 1848 году поехал в Керженский скит (Нижегородской губернии, Семеновского уезда), где в июле был арестован за безписьменность и заключен в тюрьму. Здесь в начале 1849 года он присоединился к единоверию. После того Иоаким жил некоторое время в Керженском скиту, обращенном в единоверческий монастырь в том же 1819 году, и был рукоположен в иеромонахи. Потом он жил в Черниговской губернии.