— Хочешь ли ты к нам? — спрашивали они Епифания.
— Куда?
— У нас есть монастырь в Польше. Слыхал ли? На Ветке.
— Да ведь вы раскольники?
— Мы только по старопечатным книгам последуем.
И пошли толки, и совещания, и соглашения. Все, как водится.
Задумался Епифаний. Как ни противны были ему церковные отщепенцы, но впереди ему были две дороги: в Соловецкую тюрьму, из которой уж ввек не убежать, и архиерейство, богатство и — что для него важнее всего — возможность помогать своим бедным киевским родственникам. Для них он готов был на все.
Приходили к нему старообрядцы не раз и не два и все соблазняли на переход в раскол. Епифаний, не любивший раскольников, долго колебался.
— Хорошо бы так, как говорите вы, — сказал он наконец. — Но как же тому быть? Ведь я под судом и под неволею.
— Ты только дай нам слово, что хочешь к нам, — отвечали ему, — только согласись быть нашим епископом, а уж на воле будешь. Это дело наше.[75]
Епифаний согласился и дал слово. И стали ходить к нему в «бедность» каждый день московские старообрядцы и благословения от него просили. «Он же приходящих к нему всякого чина людей благословлял и отправлял в епитрахили часы по чину священническому».[76] Старообрядцы учили непривычного киевлянина своим старым обрядам, чтобы после, когда будет священнодействовать на Ветке, не произвел он какого-нибудь соблазна никонианским своим служением.
Вместе с Епифанием содержался в московской синодальной «бедности» архимандрит Спасо-Преображенского, что в Казанском кремле, монастыря, отец Питирим.[77] Он видел и слышал все и репертовал обо всем по начальству. Это было 26 июня 1732 года. Епифания с тех пор стали держать строже, но деньги старообрядцев были, видно, сильнее доносов питиримовых и по-прежнему доставляли богатым старообрядцам доступ в «бедности» к будущему их архипастырю.
8 января 1733 года состоялось в Москве решение по делу Епифания. Вот оно: «Монаха Епифана Яковлева, учиня ему жестокое наказание плетьми, отослать в Соловецкий монастырь на его коште и тамо содержать его всегда скована, не выпуская отнюдь из монастыря, и о том из святейшаго правительствующаго синода конторы в С.-Петербург святейшему правительствующему синоду ведение того же января 9 дня сообщено».
В Петербурге взглянули на дело Епифания гораздо строже. «Февраля 22, святейший правительствующий синод, рассуждав онаго Епифания вины, и что уже за показанными к нему, как бы святейшаго правительствующаго синода милосердиями, дерзнул из онаго Соловецкаго монастыря уйти, и с немалым трудом пойман, и чтобы потому ж и ныне обыкновенной утечки учинить не мог, приказали: синодальное января 8 дня об оном монахе Епифаний определение отменить и его. Епифания, паки в Москву, в канцелярию святейшего синода возвратить; и, по возвращении, за продерзости его, монашескаго чина лишить, и с прописанием всех вин его отослать в светский суд, для ссылки на сибирские горные заводы в вечную работу, при указе, без продолжения времени». Ведение из синода послано в Москву 26 февраля, получено 5 марта. Но Епифаний в это время скакал уже на переменных, подставных лошадях в зарубежную Ветку.
Московские старообрядцы снеслись с ветковцами о согласии Епифания перейти в раскол, сделаться архипастырем всего старообрядства. Ветковский игумен Власий и все тамошнее общество духовных и мирских было очень радо, тем более, что водворение у них Епифания, как они надеялись, скрепило бы теснее московских старообрядцев с ветковскими, в то время, по причине некоторых обрядовых споров, заметно поколебавшееся. Московские употребили все зависевшие от них средства и немалые деньги, чтобы приговор над Епифанием был немедленно исполнен. Епифания высекли плетьми и послали в Соловки, не дожидаясь ответа из Петербурга. Это было 14 февраля.
77
Питирим был келейник митрополита казанского Сильвестра, бывшего из роду Волынских, восьмидесятилетнего старика, враждовавшего с казанским губернатором, едва ли не родственником своим, известным Артемием Петровичем Волынским. Сильвестр был подчинен влиянию Питирима. Член святейшего синода (1725–1735), архимандрит Спасо-Преображенского в Казани монастыря Иона (потом расстрига Иоасаф Сальникеев) был обличен Сильвестром в расхищении монастырского имущества. Питирим во время производства над Ионою следствия, по словам Арт. Петр. Волынского, который называл его плутом, «неправыя выписки сочинял и подьячих архиерейскаго приказа справливать неволею и страхом принудил». Сильвестр этого любимца своего назначил на место Ионы Сальникеева архимандритом Спасо-Преображенского монастыря. Вражда двух Волынских, казанского губернатора и митрополита, происходила в 1730 году. В это время в синоде производилось дело о воронежском епископе Льве Юрлове. По проискам всемощного тогда Прокоповича, к этому делу был привлечен член синода, коломенский митрополит Игнатий (Смола), который «за медление дела о Льве Юрлове», по лишении сана, был сослан в Свияжский монастырь Казанской епархии. Здесь Сильвестр, митрополит и наперсник его Питирим обращались с Игнатием не как с расстригою, а как с архиереем, при чем однажды Сильвестр, порицая действия Анны Иоанновны, низложившей при самом начале царствования четырех архиереев (Льва воронежского, Игнатия коломенского, Георгия ростовского, Варлаама киевского), выразился резко. За это он отправлен был в Петербург, где 31-го декабря 1731 г. низложен и заточен в Александро-Невской лавре, где и умер. Его несчастию много содействовал враг его, тогда сильный Артемий Волынский. Питирим же, наперсник Сильвестра, был отправлен в Москву, где и содержался при конторе синода одновременно с Епифанием (см. «Дело святейшего синода о воронежском епископе Льве». Ср. «Чтение Императорского Москов. Общ. Истории и Древностей», 1861 года, IV, смесь, стр. 125 и 126).