«Пречестному отцу Афиногену лицеземное поклонение. Ведомо ти буди, писание ваше чрез старца Митрофана и другое, ныне чрез посланнаго вашего человека, я получил, в которых о себе объявляешь и бога свидетеля поставляешь, что сущая истина, и желаешь нас прибыти к вам; но обаче, пока не проведаем, не буду. А о чем прежде посланные наши, прибывшие от вас,[121] возвестили нам о вашей фамилии,[122] слыша о вас, и о чине,[123] через кого бы уведомитеся, то изнарочно от нас посылан был человек до Москвы и до Петербурга, и того всего не сыскалось. Тож случилось ему ехать из Москвы до Петербурга с офицером, который-де офицер, между прочим, в разговорах дорогою о себе известил, что был он посылан с показанным тобою лицом, а духовнаго-де чина с ним не было; то-де он на его словах не утвердился, но проехал до Петербурга, ходил изнарочно к брату его родному, который тамо живет. И он тоже показал, что брат его посылан был при том лице, а духовнаго-де чина такова при нем не имелось. И потому люди наипаче пришли в сомнение, а больше память о имени Амвросиeвe, и ныне еще намерены послать до вас человека изнарочно, да явиши ему чрез кого-б именно, о чем сказуешь, в Нежине греков и старцев, и бельцов уведомитись свидетельством,[124] чтобы что о тебе подлинно дознати и самую истинную правду показати мог, понеже вещь сия не малая и дело сие суда правильна. Того ради, не испытав известно, без сомнения быти невозможно. Сам рассуди праведно. И аще суть истина, яко же ты глаголеши, то не скрый от нас, но яви подлинно кем уведомиться, без того бо о тебе едином уверитися сомнительно. При сем вам доброжелательный и отец духовный иерей Патрикий кланяюсь. Не поскорбети о сем и не гневатися».[125]
Слухи о самозванстве Афиногена распространились еще быстрее, чем предшествовавшие им слухи об его архиерействе. Они росли с каждым днем, ряды приверженцев лжеепископа значительно редели. Напрасно живший у молдавских старообрядцев беглый из России поп Варлаам с клятвою уверял всех своих единоверцев, что Афиноген есть истинный и правильно поставленный епископ; напрасно он уверял, что Афиноген, быв у него на исповеди, присягу в том принимал; напрасно попы, рукоположенные лжеепископом, горячо стояли за своего архиерея и громогласно проповедовали о действительности принятого им на себя сана, — слухи о его недобросовестности, об обмане простодушных, но ревностных к старому обряду людей до такой степени усилились в Яссах, что сам господарь, считая и себя обманутым этим ловким пройдохою, велел его поймать и хотел повесить. Афиноген вовремя сведал о грозившей ему опасности и, наскоро собравшись, бежал в Буковину, а оттуда пробрался в покинутую было им Борскую слободу. Но и здесь старообрядцы встретили его холодно, а ревностнейшие хранители старого обряда хотели даже убить его за соблазн, сделанный всему христианству древлего благочестия. Перетолковывая евангельские слова о тех, посредством которых вносятся в мир соблазны, они намеревались в самом деле привязать ему жернов на шею и, за неимением поблизости моря, бросить в Буг. Но Афиноген счастливо избегнул и этой опасности, бежал и из Борской слободы, но куда ни приходил, везде встречал или холодный прием, или даже угрозы схватить его и выдать русскому правительству. Он воротился было на Ветрянку, но и там не мог долго оставаться. Приходилось лжеепископу расстаться с своим омофором. Он так и сделал. «От стыда и срамоты, — говорит Иона Курносый, — борзо собрався и склався, на воз седши, погна борзо», и, прискакав в первый пограничный город королевства Польского, Каменец-Подольский, скинул здесь архиерейское платье, принял католическую веру, обрился, надел парик и записался в каменецкий гарнизон жолнером. Из самозванца-архиерея вышел красивый, блестящий жолнер. Ловкость обращения, приятные манеры, достаточное образование и значительные деньги, добытые архиерействованием у старообрядцев, открыли Афиногену вход в дома шляхетские и даже вельможные; ему покровительствовали иезуиты, в награду за обращение в римскую церковь, а женщины были в восторге от красавца-авантюриста. Дочь одного богатого пана влюбилась в бывшего архиерея. Уверившись в ее любви, он посватался было, но гордый пан наотрез отказал ему. Афиноген однако женился на своей возлюбленной и, кажется, не без романтических приключений. С богатым приданым жена принесла ему связи с значительными людьми, посредством которых бывший староверческий епископ в короткое время сделал большие успехи в королевской службе. Через четыре года после того, как он бежал в Каменец-Подольский (1757 г.), он был уже капитаном в Кракове и жил там с женою и детьми в довольстве и роскоши. Потом, если верить раскольническим сказаниям, был он полковником и даже генералом.[126]
Из какой фамилии был Афиноген — не знаем, но что он был дворянского происхождения, это положительно верно, иначе он не мог бы поступить в королевскую службу и так скоро сделаться капитаном, а может быть, и генералом. В Польше это было невозможно. Вероятно, в архиве московской синодальной конторы или в Новом Иерусалиме сохранилось какое-нибудь дело о расхищении ключарем Амвросием монастырского имущества и об его побеге. В нем, конечно, есть известие и о том, из какой фамилии происходил этот ловкий авантюрист.
VI. АНФИМ
Смиренный епископ, преобразившийся в ловкого капитана, целомудренный постник, женившийся на польской красавице, произвел громадный скандал во всем русском и зарубежном старообрядстве. Все и повсюду признали его обманщиком и самозванцем, кроме попов, им рукоположенных, которым не хотелось расстаться с полученным священством, доставлявшим хорошие средства к жизни. Но и им плохо приходилось: их никто не принимал в домы с требами, над ними смеялись, называя в шутку «капитанами» и «жолнерами». Но Афиноген был не последним лжеепископом. Вслед за ним явился новый, называвший себя архиепископом кубанским и Хотинские Раи. Звали его Анфим.
Как Афиноген отличался своею красивою, привлекательною наружностью, так преемник его неблагообразием. Лет пятидесяти от роду, среднего роста, плечистый, лицо полное, красное, обезображенное оспой и покрытое угрями, глаза кровавые, небольшая черная борода, длинные черные волосы и рваные палачом ноздри — вот наружность новоявленного у зарубежных старообрядцев епископа.[127]
Родом был он с Дону, но неизвестно, из казаков или из поповичей. Был человек начитанный, сведущий в писании и церковных уставах — качества, весьма ценимые старообрядцами и во всякое время доставлявшие в среде их большой авторитет тому, кто обладал ими. Но в то же время Анфим, по выражению современника его, Ивана Алексеева, был «муж забеглаго ума, своенравен и бессовестен». Великую известность, великое уважение получил он сначала между старообрядцами, ибо много пострадал за старый обряд и «древлее благочестие», что доставило ему и славу «страдальца». Сделался он столпом старообрядчества, и вдруг гордость и любоначалие до того обуяли его, что натворил он дел необычайных, каких «ведущие его отнюдь и в мысли имяху». Предмет всеобщего благоговейного уважения сделался предметом смеха. «Велию, — говорит Иван Алексеев, — тот Анфим науку собою показа внимающим, что деет любоначальство и коим концом любящие мирския чести овенчевают».[128]
По словам самого Анфима,[129] он тридцати лет от роду рукоположен был воронежским епископом, несчастным Львом Юрловым (1727–1730) в дьячки, а вскоре потом поступил в число братии Кременского монастыря[130] и здесь воронежским же епископом Иоакимом Струковым (1730–1742) посвящен в иеродьяконы и иеромонахи. Познакомившись с старообрядцами, которых и тогда, как и теперь, на Дону было много, Анфим ушел к ним, но, не оставаясь долго между донцами, отправился странствовать по России. О первоначальных похождениях его между старообрядцами нам ничего неизвестно, но в конце сороковых годов прошлого столетия мы находим его уже схимником. Приняв схиму, конечно, в каком-нибудь старообрядческом ските, Анфим, вследствие сенатского указа 1746 года, декабря 13, о том, чтобы «сыскивать богопротивной ереси наставников и предводителей и их сообщников, а по сыску, заковав в ручныя и ножныя железа, отсылать их в следственную о раскольниках комиссию (бывшую в Москве при синодальной конторе) в самой скорости, безо всякаго задержания», был где-то пойман и представлен в Москву. Его судили, пытали, присудили к кнуту, вырванию ноздрей и ссылке в Сибирь на каторжную работу. С каторги ли, на пути ли в Сибирь, того не знаем, ему удалось бежать, и он после того долгое время по-прежнему странствовал между старообрядцами. Позорные клейма, наложенные рукой палача, рваные ноздри, следы кнутовых рубцов на спине Анфима были чествуемы ревнителями «древляго благочестия» как святые доблие раны великого страдальца за имя Христово. Лишь только появлялся он где-нибудь в укромном месте, среди горячих своих почитателей, как уже сходились к мученику за «старую веру» и стар, и млад, и мужчины, и женщины, и дети; как святыню, со слезами лобызали они следы ран Анфимовых и отверзтою душой слушали его поучения. А он был речист. Помнилось каждое слово учительного схимника, честно хранилась каждая незначительная вещь, даваемая странником-страдальцем на благословение. Но недолго продолжался этот второй период странствий Анфима: в 1750 году его опять поймали и опять переслали в Москву, в комиссию.
124
Обстоятельство, остающееся необъясненным. Вероятно, Афиноген в чем-нибудь ссылался на нежинских греков в доказательство мнимого своего архиерейства. Нет ли тут речи о посвящении его греческим митрополитом Даниилом в Рени?
126
Доношение коллегии иностранных дел святейшему синоду, 27 мая 1757 г., в деле синода 1757 г. № 337. «По подлинному удостоверению от посланных в Россию двух человек раскольников явилось, что Анвтиноген (sic)лживо назвал себя бывшим в России епископом, который, услыша многое на него от раскольников роптание, из Волощины в польский пограничный город Каменец-Подольский бежал и, оставя там епископский чин, принял католицкий раскол и записался в том городе в гарнизон жолнером, а ныне находится капитаном и послан оттуда в Краков, где и до сего времени жительство имеет с женою и детьми, о чем того посылаемого из Киева уверил и находящийсяв польском местечке Могилеве комендант». Иона Курносый: «Доехав (Афиноген) до некоего панства, к пану приступив, дары драгие поднесе, прошаше приятися во услужение; он же, пан, приявше его, Афиногена, пристави его над своими жолнерами полковником». Из Борской слободы старообрядцы так писали впоследствии к Патрикию в Зыбкую: «Во отцех отцу, священноиерею Патрикию, желаем вашего отеческаго благословения и пр. Нужное вашему благословению возвращаем вкратце и слезно вашего пастырства просим, ныне мы осиротехом без священства. Который от вашего благословения священник Савва, по приезде Андреяна, и от нас ушел, и в поступках христианских весьма был непостоянен, и теперь остаемся без священства, и просим твое благословение все слезно: Господа ради, чтобы ты нас посетил и ты бы наше сомнение решил об Афиногене, понеже он ныне генералом и ходит по-немецки, и в париках, и борода обрита, и так многие люди были и видели; Яков Яковлевич Панкеев был там и сказывал нам, что сватался у пана к дочери, и он не отдал. Осадчий слободы Приворотни видел и говорил с ним, что он уже обрит. И пишем самую сущую правду». Андр. Иоанн. Журавлева «Историч. известие о раскольниках», стр. 306, 307. Преемник Афиногена, Анфим, так говорит об этом поступке своего предместника в письме к молдавскому митрополиту Иакову, от 12-го декабря 1756 года: «Муж в поучении хитр, обаче в вере непостоянен: не стерпе бо зрети суеверий липованских, еще же убоялся сильныя руки императорския, вдался до Римских бископов, у которых пребывает даже и до днесь, кроме святительских действ, в лице панства». «Дело о раскольническом арх. Анфиме», в архиве синода 1757 года, № 337.
127
Указ из московской конторы святейшего синода киевскому преосвященному 1751 года 24-го июня: «а приметами оный Анфимка: росту средняго, плечист, лицо круглое, угреватое, побитое рябинами, ноздри с обеих сторон рваныя, пытан, глаза кровавые, волосы на голове черные, длинные, борода малая, лет в пятьдесят». Посланный киевским вице-губернатором, тайным советником Костюриным, в Яссы и Хотин в 1757 г., для разведываний об Анфиме, донес о приметах его так: «средних лет, плечист, борода малая, обе ноздри рваныя, лицо полное, угреватое, в словах речист» (см. «Дело святейшего синода о раскольническом арх. Анфиме» 1757 года).
128
Иван Алексеев. «История о бегствующем священстве» в «Лет. русск. ист. и древн.» т. IV, смесь, стр. 65 и 66.
130
Кременский Вознесенский монастырь, ныне Донской, а тогда Воронежской епархии, был основан в 1711 году на правом берегу реки Дона, в 10 верстах от Кременской станицы. Он был упразднен в 1788 г., но по просьбе донских казаков восстановлен в 1798 году. Он в 3 классе и есть единственный во всей Земле Войска Донского мужской православный монастырь; содержится на счет войска.