В 1835 году по духовному ведомству принята была еще новая мера для уменьшения числа старообрядческих попов — мера, совершенно другого характера, чем последовавшая по донесению калужского епископа. По случаю добровольного обращения в православие одного иргизского попа, Виноградова, велено было простить его, и об этом предписано было губернаторам объявить чрез доверенных лиц всем старообрядческим попам, не изъявят ли и они готовности предстать пред своим начальством с раскаянием, подобно Виноградову.[252] В Москве сам митрополит принял на себя сделать такое внушение попам Рогожского кладбища.[253] Действительно, последовали обращения к православию, но они не были многочисленны: только один поп и один дьякон, жившие у старообрядцев Саратовской губернии, явились к местному архиерею. Они были прощены.[254]
Строгие меры относительно беглых попов произвели так называемое «оскудение священства». Попов, дозволенных правилами 1822 года и оставленных до смерти при своих местах, оказалось крайне недостаточно для пяти миллионов поповщины, рассеянной от Хотина до Байкала и от Петербурга до Ленкорани, тем более, что им строго запрещено было, как мы уже видели, переезжать не только из губернии в губернию, но даже из одного уезда в другой. Правда, много было и теперь у старообрядцев беглых попов, содержимых втайне и переезжавших из места на место для совершения треб, попов, которые стали известны под именем проезжающих священников. Но положение таких бродячих попов было крайне для них тягостно. Находясь под денно-нощным страхом ареста и суда, они постоянно были «в тревожном состоянии духа, которое старались хоть сколько-нибудь заглушить водкой. Пьяных с утра до ночи перевозили их в коробах, под рогожками, укрывали в подпольях; но, несмотря на такие предосторожности, попы все-таки нередко попадали в руки полиции. Отсюда произошла небрежность при совершении треб, постоянно соблазнявшая истых ревнителей «древляго благочестия». По отзыву самих старообрядцев, невозможно было иметь трезвого и благоговейного священника. Такие попы, действительно недостойные своего высокого призвания, находились в полной зависимости от мирян: от старшин старообрядческих обществ, от попечителей часовен. Без их позволения они не смели исправить ни одной требы, не могли отслужить ни одной службы. Вместе с тем они принуждены были исполнять всевозможные приказания своих «хозяев», в таком даже случае, если и сами видели, что от них требуется незаконное. Таким образом венчаемы были браки в недозволенных степенях родства, в малолетстве и т. п. Особенно много было совершено беглыми попами браков в малолетстве. Известно, что до царствования императора Николая у нас действовал византийский закон, внесенный в Кормчую, по которому вступать в брак можно было мужчинам 14, а женщинам 12 лет. Император Николай для отвращения многих бедственных случаев, бывавших вследствие таких ранних браков, заключаемых между детьми, повелел не венчать мужчин ранее восемнадцатилетнего, а женщин ранее шестнадцатилетнего возраста. Этот новый закон старообрядцы не считали для себя обязательным, считали его даже нарушением священных правил. Беглые попы венчали по-византийски, и оттого возникали русские следственные дела. Мало того, нередко бывали случаи, что, по приказу старшин, браки между старообрядцами расторгались, и поп венчал бывших супругов с другими. Это особенно случалось, когда та или другая сторона обращалась в православие.[255]
Влияние старшин или попечителей на попов, дозволенных правилами 1822 года, было еще не так велико; зато беглые попы, тайно у них жившие, были совершенными их рабами. Старшины, как невольников, покупали попов на Иргизе, покупали их навсегда или на время, смотря по условию, и торговали их профессией, собирая деньги с исправлявших духовные требы. Явился особый род промышленников, которые торговали «проезжающими» попами. Сманив попа и исправив его на Иргизе, или в Стародубских слободах, или даже у другого «проезжающего», они возили своего попа из одной старообрядческой местности в другую и наживали хорошие деньги. Из таких промышленников особенно замечателен был в тридцатых и сороковых годах московский мещанин, yроженец Боровского уезда, содержавший в Рогожской части, в Вороньем переулке, постоялый двор, Степан Трифонович Жиров. Про него даже ходили между старообрядцами слухи, будто он одного возимого им попа Егора, польстившись на накопленные им деньги, утопил в какой-то реке. Этот слух не помешал, однако, ему сделаться первым русским старообрядческим архиереем. Это Софроний, епископ симбирский, лишенный впоследствии епархии, теперь находящийся под запрещением и оставшийся в 1863 году на стороне Кирилла белокриницкого, отвергнутого московским обществом старообрядцев.
254
«Собрание постановлений по части раскола по ведомству св. синода». Спб. 1860, т. II, стр. 302–303.
255
[Из «дела о иноке Варлааме» (Василье Перепелкине), производившемся в 1847–1849 годах, видно, что православный мещанин Петр Сунгуровский, женатый на старообрядке, дочери варнавинского купца Осокина, и венчанный в православной церкви, был разведен Варлаамом, а жена его потом в посаде Дубовке (Саратовской губернии) была обвенчана с другим (дело в архиве Семеновскою уездного суда). Таких примеров много. У попа Рогожского кладбища, Петра Ермилова Русанова, была дочь Манефа. Овдовев не больше как через неделю по водворении в Рогожском, поп Русанов воспитал дочь при себе и, когда она выросла, сосватал ее за одного штабс-капитана, бывшего впоследствии в одном из городов Вологодской губернии непременным заседателем земского суда. Кладбищенские старшины и вообще все влиятельные люди Рогожского общества подняли сильный ропот, как может старообрядческий священник выдавать дочь за никонианина, да еще за благородного, значит, за бритого, и, призвав попа на совет, уговаривали его отказать жениху. Петр Ермилович, подходя к каждому тут бывшему, говорил: «хорошо, будет по-твоему откажу жениху, только и ты сделай по-моему: женись на Манефе». Из бывших на совещании кладбищенских тузов, миллионеров, людей, конечно, большею частью пожилых и женатых, не нашлось женихов для Манефы Петровны. Петр Ермилович, обругав почтенное собрание дураками и скотами необузданными (любимое выражение покойника), не простясь ушел из собрания и дочь выдал за штабс-капитана. Этот брак очень соблазнял всех кладбищенских, и особенно духовных детей Петра Ермиловича. Стали они уговаривать его и давать много денег (а он был очень корыстолюбив), чтоб он как-нибудь поправил дело. Петр Ермилович поправил, расстроив супружество дочери. Манефа Петровна в 1835 году уехала от мужа к отцу, забрав все приданое, и на Рогожском обратилась к старообрядству. Сам отец расторг ее брак, прочитав над ней какую-то молитву в часовне. Манефа Петровна жила то у него на Рогожском, где пользовалась большим почетом, то в Москве на квартире. Напрасно муж требовал у попа жены своей. Свадьбы несовершеннолетних, не достигших законного возраста для вступления в брак, венчаемы были проезжающими попами во множестве, подобные свадьбы бывали и там, где были дозволенные попы и велись метрики. Об этом возникало много дел. Были и такие примеры, что и не быв венчаны, многие сказывались обвенчанными. Из многих случаев приведу один, бывший в Москве. В 1842 году сорокапятилетний крестьянин деревни Городка (Богородского уезда), Савелий Андреев, вздумал жениться на 14-летней девочке, Афимье Денисовой, православной, которую однако мать ее водила на исповедь на Рогожское. Июня 8, в самый Духов день, жених с невестой поехали в Москву, но рогожский поп почему-то их не обвенчал, хотя жених и имел у себя свидетельство из волостного правления. На возвратном пути жених уговорил невесту сказать в деревне, что они венчаны. Так и сделали. Афимья родила сына, которого крестили и через пять месяцев схоронили на Рогожском. Вскоре после этого Андреев собрался на житье в Москву, но молоденькая сожительница его, наскучив старым мужем, объявила, что она ему не жена, и притом, что она православная. Андреева выдержали в тюрьме три месяца, а Афимью, как малолетнюю, отдали на решение совестного суда, мать же ее, за совращение дочери в раскол, лишили всех прав состояния и сослали в Закавказский край. Мы могли бы наполнить сотни страниц рассказами о подобных случаях, заимствуя их из дел, выписки из которых находятся у нас под руками, но считаем это совершенно излишним.]