Как скоро-де он наехал на Москву и все стал творить по-жидовски: у патриарха благословения не принял, в дом Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея Успения, на поклонение ризе Господней, пречестной Владимирской иконе Богородицы, писанной Лукой евангелистом, и к цельбоносным мощам московских чудотворцев не пошел, потому что знал — сила Господня не допустит его, окаяннаго, до святого места. К Архангелу не ходил, гробам прежних благочестивых царей не поклонился, для того, что они ему чужи и весьма ненавистны. В кремлевские чертоги не вошел, глумяся над ними и сожечь их замышляя. Никого из царскаго рода: ни царицы, ни царевича, ни царевен — не видал, боясь, что они обличат его, скажут ему, окаянному: «ты не наш, ты не царь, а жид проклятый». Для того царицу и царевен постриг, а маленькаго царевича, сына благочестивого царя Петра Алексеевича, коему бы достояло теперь прияти великий скифетр московского государства и всея России, немцам отдал, а потом убил. Народу в день новолетия не показался, чая себе обличения, якоже и Гришке Расстриге обличение народное было, и во всем по-расстригиному поступает: святых постов не содержит, в церковь не ходит, в бане каждую субботу не бывает, живет блудно, с погаными немцами заедино, и ныне на Московском государстве немец стал велик человек. Самый лядащий немец теперь выше боярина и самого патриарха. Да он же, жидовин, с блудницами-немками всенародно пляшет. Бояр перебрил и в немецкие кафтаны обрядил и всех русских людей велел бороды лишать и всем немецкие кафтаны носить. Пьет вино не во славу Божью, а некако нелепо и безобразно во пьянстве валяяся и глумяся во пьянстве; своих же пьяниц оваго святейшим патриархом нарицает, овых же митрополитами, и архиепископы и епископы, себя же протодиаконом, горло велие имеяй и срамоты со священными глаголы смешивая, велегласно вопия на потеху своим немецким людям, паче же на поругание святыни. Сам табак пьет и других пить сие треклятое зелие повелевает, а при благочестивых царех тем, кто табак пьет, носы резали. Патриарший чин упраздни, и митрополитов такожде упраздняя. У Бога восемь лет украл,[45] чая да не явится в людях пророченное о нем тайновидцем Иоанном Богословом исчисление времен, — да не явится антихристом, в мир пришедшим, еже и бысть. Страдничества же того жидовина и всяких дел его нечестивых всех по ряду невозможно описати, аще бы вся богопротивныя дела сего жидовина описати, мню со евангелистом Иоанном, миру целому не вместити пишемых книг. Оле! разорения благочестия, оле! попрания святыни Господней, оле же запустения на месте святе, пророченнаго Даниилом пророкам».[46]
Под влиянием подобных толков образовалось в раскольниках убеждение, что антихрист, ожидаемый ими в 1699 году, не кто другой, как Петр I. Явились грамотеи, прилежно занявшиеся составлением выписок об антихристе из разных книг, с применением их к личности Петра I. Тотчас по возвращении его из-за границы такими выписками, между прочими, занялся переписчик книг Григорий Талицкий.[47]
Писания его одобрялись не только священниками, но даже одним архиереем — тамбовским Игнатием. Подражателей Талицкому было много: немало было их и на Керженце и по Волге. Фанатики гибли на кострах и плахах, умирали с радостью, утешая себя мыслью, что гибнут от руки самого антихриста и потому несомненно будут удостоены царства небесного. По местам являлись люди, называвшие себя кто Енохом, кто Илией пророком, пришедшими для обличения антихриста. В 1701 году опять явились «гробополагатели» и, лежа в саванах, опять отпевали себя, опять тоскливо пели:
По городам толковали, и Талицкий писал, как Петр пойдет на войну, начинавшуюся тогда со шведами, то бы разосланным стрельцам собраться в Москву и посадить царевича Алексея Петровича на царство, а если и он в жидовство пошел и немцам во всем учинился, то выбрать царя православного. Указывали даже на кандидата в цари, на престарелого и богатого князя Михаила Алегуковича Черкасского, которому и Петр не посмел обрить бороды. Петр приказал Стефану Яворскому написать книгу «О знамениях пришествия антихристова», чтобы народ, читая ее, не верил раскольническим разглашениям, а раскольников объявил «лютыми неприятелями, государству и государю непрестанно зло мыслящими». Особенное внимание обратил он на Керженские леса, которые св. Дмитрий Ростовский назвал Брынскими.[48]
Там было 77 скитов и в них более семисот монахов и слишком 1800 монахинь; деревенский же народ поголовно был в расколе. Там писались выписки и слагались россказни о Петре-антихристе, там бывали раскольнические соборы, там принимались беглые от церкви попы и рассылались по России.
В 1706 году живший сам прежде в кельях на Керженце и находившийся долгое время в расколе игумен Переславского Никольского монастыря, Питирим, послан был раздраженным Петром на Керженец для истребления раскола. Этот Питирим своими «равноапостольскими»,[49] по выражению Петра, подвигами почти в конец разорил скиты керженские и чернораменские. Из разоренных им скитов старообрядцы бросились за рубеж, на Ветку. Питирим и до Ветки стал добираться. Ровно за двадцать лет до «ветской выгонки», в 1715 году, предлагал он Петру разорить раскольничьи селения за рубежом, а особенно церковь на Ветке, говоря, что «велия будет в том польза, понеже бежать будет некуда».[50] На разорение Ветки, находившейся в чужих владениях, Петр, как видно, не решился, хотя во время розысков над несчастным царевичем Алексеем Петровичем и посылал зачем-то на Ветку рекомендованного ему Питиримом Юрьевца-Поволжского Успенского монастыря монаха Авраамия.[51] Результаты авраамиевой поездки остались нам неизвестны. Ветка между тем благоденствовала. Падение Керженца, ослабленного Феодосиевою церковью, внутренними раздорами и беспощадными преследованиями Питирима, придало еще более блеска и значения Ветке. У нее не стало соперника. В безопасности своей тамошние жители были вполне уверены. Они платили хороший чинш пану Халецкому, и Халецкий стоял за них горою. «У Петра рука долга, а сюда не хватит», — говорили самодовольные ветковцы. «И наста (на Ветке) тихое житие и лета изобильна».[52]
45
[В свято чтимых раскольниками старопечатных книгах говорилось, что от сотворения мира до Р. X. не 5508, а ровно 5500 лет. Когда Петр заменил старинное летосчисление от сотворения мира общепринятым в Европе счислением от Р. X. и при этом 7208 год стали считать не 1708, а 1700, от этого и пошел толк о том, что Петр I у бога восемь лет украл. Этот толк внесен во многие раскольнические сочинения.]
46
[ «Сказание вкратце о последних губительных временах крайняго антихриста» — в сборнике XVIII ст., в котором помещены и другие раскольнические сочинения. Из Преображенского приказа видно, что на Керженце и между кержаками, переселившимися в Пермскую губернию и Сибирь были такие речи: «Петр швед обменный, потому, догадывайся, делает богу противно: против солнца крестят и свадьбы венчают и образа пишут с шведских персон, и поста не может воздержать, и платье возлюбил шведское, и со шведами пьет и ест, и из их королевства не выходит а паче того догадывайся, что он извел русскую царицу и от себя сослал в ссылку в монастырь чтобы с ней царевичев не было, и царевича Алексея Петровича извел своими руками убил для того, чтобы ему, царевичу, не царствовать, и взял за себя шведку, царицу Екатерину Алексеевну, и та царица детей не родит, и он (Петр I) сделал указ, чтобы за предбудущего государя крест целовать — и то крест целует за шведа; одноконечно станет царствовать швед, родственник царицы Екатерины Алексеевны или брат; и великий князь Петр Алексеевич (Петр II) родился от шведки — мерою в аршин с четвертью, с зубами — не прост человек: он антихрист… а он (Петр I) с царицею Екатериною Алексеевною сжился прежде венца»… Когда царствовала Елизавета Петровна, при которой раскольников преследовали они говорили, что она не прямая царица… а что настоящий, законный царь есть — Иван Антонович отрасль благочестивого царя Ивана Алексеевича, за которого стрельцы стояли и головы свои за него сложили, по той причине, что царь Иван Алексеевич будто бы был старообрядец. За такие разглашения трое керженских келейных жителей в 1741 году биты кнутом с вырыванием ноздрей и сосланы в Нерчинск на горные заводы.]
47
[Выписка из дела о Григории Талицком представленная в 1750 году императрице Елизавете Петровне, напечатана Г. В. Есиповым («Раскольнические дела XVIII столетия», I, 59–86). Его пытали на Красной площади перед народом. Желябужский говорит: «в том же году (1704) мучен разными пытками на Красной площади ведомый вор Гришка Талицкой в великом государственном деле, и сожжен; и многие всяких чинов люди и от приходов из монастырей дьячки ловлены и пытаны; и розыски были великие». Епископ Игнатий тамбовский за сношения с Талицким, по лишении сана, сослан в Соловки, епархия тамбовская уничтожена, три попа, один пономарь и один иконник казнены вместе с Талицким; девять человек бито кнутом и сослано в Сибирь; жену Талицкого, двух попадей и жену иконника сослали в Сибирь. Талицкий намеревался свое сочинение выпустить в виде прокламации, и для того иконник вырезывал его на дереве. Кажется, Григорий Талицкий был родом из Талиц, отчего и прозывался Талицким. Талицы Большие и Талицы Малые — две смежные, составляющие одну населенную местность, деревни, Макарьевского уезда, Костромской губернии, на границе Семеновского уезда, Нижегородской губернии, близ реки Узолы, известного по своей торговле удельного села Ковернина. Население Талиц сплошь раскольническое. Верстах в пятнадцати от Талиц начинались керженские и чернораменские скиты. Раскольники в Талицах самые закоренелые. В окрестностях жители, желая сказать о ком-нибудь, что он упорный раскольник, говорят: «да он что твой Талицкой». Мысль, что Петр I — антихрист, по сих пор держится в Талицах, и сохранилось предание, что кого-то из их деревни антихрист-Петр мучил: на Москве живьем жег.]
48
[Действительно — Рымские. Так называются сопредельные с Керженскими леса в Макарьевском уезде, Костромской губернии, по селениям Большие и Малые Рымы, на речке Черный Лух, впадающей в Унжу.]
49
Собственноручная резолюция Петра I на донесении от Питирима 8 марта 1715 года; находится вместе с другими письмами Петра к Питириму в нижегородской духовной консистории.
51
В нижегородской духовной консистории в книгу — «Переписка Петра I с Питиримом» — переплетены: а) пас, данный Авраамию 10-го марта 1718 года в Москве, за собственноручным подписом Петра (во время розыска о царевиче никому не давалось паспортов о подорожных иначе, как с личного дозволения царя и за его подписом), и б) подорожная на две лошади, данная Авраамию 12 марта 1718 за подписом графа Ивана Мусина-Пушкина. В этой подорожной сказано: «от Москвы до Калуги, и до Брянска, и до Стародуба, и до польскаго рубежа… Отпущен он по Его, Великаго Государя, именному указу, по желанию его, в Польшу».