Они вместе писали, печатали и распространяли листовки среди рабочих и матросов, по заданию партии переехали в Балаклаву, где сняли квартирку, внешне изображая добропорядочную семью. В этой квартире в диване они хранили печатный станок и ночью печатали листовки. Однако полиция их выследила, папу арестовали и сослали в Туруханский край. Маму не тронули, и она с Зиной вернулась в Одессу.
Папа бежал из ссылки, но вскоре опять «засветился», его поймали и судили. И опять сослали за полярный круг. У меня до сих пор хранится кусок бересты, на котором наклеен скромный северный цветок и выцарапано: «Дорогой дочке Зиночке от папы. 130 верст за Полярным кругом». Позже, когда я познакомилась с папой, он с восторгом рассказывал об этом времени. В тех краях жили ссыльные, в основном революционно настроенные. Правительство платило им 25 рублей в год, что было немалой суммой в те времена. Они охотились, рыбачили. Вечерами, за самоваром — споры о политике, чтение газет и брошюр, доставлявшихся тайно приехавшими или женами. Жизнь в царской ссылке разительно отличалась от жизни в советских лагерях и ссылках. Там их не заставляли работать, и жили они со своими единомышленниками. Куда-то пропала фотография папы, где он в большой песцовой шапке, с усами, молодой, красивый, улыбающийся.
В 1908–1912 годах в Америке собралась уже большая часть детей бабушки Фейге. Кроме семей Моти и Лизы приехала дочь Соня с мужем и детьми-близнецами. Муж ее был русский, бабушке это очень не нравилось. Соня с мужем поселились не в Нью-Йорке, а где-то в глубинке, где был русский поселок. Соня стала давать уроки музыки.
Несколько лет назад, когда я прочла романы Зингера «Эстейт» и «Манор» — историю одной еврейской семьи в польско-литовском еврейском местечке, — я невольно подумала о том, как точно описал автор судьбы детей правоверного еврея. Там только старшая дочь вышла замуж за хорошего молодого еврея из поселка, вторая, как и моя бабка, сбежала с поляком, третья примкнула к революционному движению, четвертая вышла замуж за русского! Почти точная история маминой семьи.
Характер моего отца, сочетавшего еврейскую и польскую кровь, был строптив и нетерпим. Это привело к ссорам не только с начальством, но и с другими ссыльными. Как будто бы в этом была замешана женщина. Когда я что-то пыталась позже узнать от папы, он упрекнул в неверности маму. Что в этом было правдой, не знаю. Вероятно, и то и другое. Двое молодых людей жили далеко друг от друга. Короче, в этот период наметился кризис. Американские братья и сестры послали шифскарту маме с Зиной. В это же время папа еще раз бежал из ссылки и по подложным документам выбрался сначала в Европу, а потом и в Америку. Там мама с папой вновь соединились. Это произошло в 1912 году на дальнем юге — в Гладстоне. Зину мама оставила у бабушки Фейге в Нью-Йорке. Она пошла в школу, училась хорошо и очень старательно. У моей мамы долго хранились прекрасно написанные на английском тетради с хорошими и отличными отметками. Папа работал грузчиком, потом рабочим на фабрике. Он быстро освоил язык. У мамы с английским было хуже. Им нравилось в Гладстоне. Жили они в бедном районе. У них не было расовых предрассудков, и они дружно жили с соседями. Родителям очень нравились песни и танцы негров. Жизнь там была дешевая, так что они, даже при своей беспечности, могли посылать деньги бабушке. Но все же, собрав какую-то сумму, они переехали в Нью-Йорк. Сперва поехала мама, она очень скучала по дочке и родным. Она поселилась вместе с Лизиной семьей, но, когда мама устроилась работать, они с Фейге и Зиной переехали в отдельную квартиру. Квартирка была маленькая и невероятно шумная и грязная — рядом проходила поднятая на три метра над землей «воздушная» железная дорога.
Хозяином фабрики, где работали мама и Лиза, был весьма инициативный портной, оказавшийся пионером в шитье готового платья. Шили мужские рубашки, которые не требовали большой точности. Появились электрические машины, работницы были молодые и спорые, работа шла бойко, заработки росли. Это были десятые годы. Америка бурно развивалась и богатела. Труд и энтузиазм новых эмигрантов были серьезной движущей силой. Интересы страны совпадали с интересами людей, и ее процветание было следствием и их усилий. Все хотели обустроиться и жить лучше. Моя мама каждую пятницу приносила домой 50 долларов. Это были хорошие деньги. Хозяин организовал новый цех — стал шить легкое женское платье. В те времена это было новшеством: обычно женщины шили себе сами или обращались к портнихе. Сначала хозяин продавал на самой фабрике дешевые платья своим же работницам и жительницам соседних кварталов.
Папа тоже вернулся и работал, но в этот период он стал писать рассказы на идиш. И даже что-то печатал в еврейской газете. Он по-прежнему был настроен крайне радикально и к Америке относился критически. В это время маминому хозяину пришла идея — он устроил на фабрике под лестницей маленький магазинчик, поставил туда швейную машину и предложил маме и Лизе там работать. Женщины примеряли недошитые платья, мама с Лизой их подгоняли за очень небольшую плату. Хозяин давал им платья в кредит, продав, они расплачивались с ним, а заработанных денег становилось все больше. Лиза и мама работали споро, успевали подогнать платье по фигуре в течение дня, а иногда за час-два. Магазинчик пользовался популярностью в Бронксе, где жили и работали эмигранты. Публика была непритязательная, цены доступные, и торговля шла бойко. Тогда мама с Лизой сняли сами магазинчик с витриной уже на улице и сами стали заказывать платья, согласуясь с модой и спросом. Они подсказывали хозяину более ходкие модели. В магазинчике стали продавать «сопутствующие товары» — шляпки, сумочки, бижутерию. Короче, обе семьи стали хорошо жить. Мама переехала в новую квартиру, подальше от грохочущей «воздушной» железной дороги. Лиза обладала хорошим вкусом, в витрине всегда висело несколько красивых платьев, шляпок.
Лиза обладала еще и честолюбием и решила, что ее муж Борис должен выучиться на стоматолога. Борис был инертен, ему нравилось работать механиком на фабрике, но Лизина настойчивость победила. Он выучился на скопленные Лизой деньги и, взяв кредит, купил квартиру и зубоврачебный кабинет. Лиза устроила прием для родных и друзей. Это был день ее торжества. Пили за прекрасную жизнь в Америке. Начавшаяся в Европе война была далеко, вся семья прекрасно адаптировалась в Новом Свете. У Лизы родился второй сын — Эмиль, появилась и няня.
Хорошо шли дела и в семье Моти. Он получил высшее образование, работал инженером, Соня была прекрасной хозяйкой. Старшая сестра Дася, хорошо освоив язык, уехала в Кливленд работать в школе. Там она вышла замуж за вдовца с двумя девочками-близнецами. Ей было уже около сорока, и она была счастлива обрести семью. Ее муж работал в мэрии Кливленда. Однако он родился в Калифорнии, и вскоре они перебрались жить в Беркли, где купили хороший дом. После смерти мужа Дася сдавала комнаты студентам и аспирантам университета Беркли. Пока у нее были силы, она держала пансион — кормила своих жильцов. Они были для нее чем-то вроде семьи.
Короче, жизнь маминой семьи да и других еврейских эмигрантов в Америке была прекрасной по сравнению с жизнью в России. Не говоря уже о существовавшей там унизительной черте оседлости, ограничивавшей возможности расселения евреев, — они могли жить только в некоторых областях России, им не разрешено было проживать в столице и больших городах. Евреи не имели права покупать землю. И, может быть, самое главное — их природная активность была связана. В Америке же они чувствовали себя равноправными людьми, а их дети вырастали уже совсем американцами. Когда наш сын Павлик после ссылки был вынужден эмигрировать, моя мама на прощальном ужине сказала: «Годы в Америке были лучшими в моей жизни. Будешь работать, будешь богатым и счастливым».
Донесшаяся в Америку весть о Февральской революции переполошила многих эмигрантов из России. Может, в России, на их родине, появится возможность нормальной жизни? Мой неуемный папа был обуян революционными идеями, жизнь в Америке ему не нравилась. Он не приобрел никакой серьезной специальности, его писательские амбиции не были оценены. Он рвался в Россию участвовать в созидании новой социалистической родины, верил в будущую революцию, и это подтолкнуло его к окончательному решению — возвращаться. Бабушка Фейге, сестра Лиза были в отчаянии от этих планов. Здесь жизнь уже наладилась, перспективы были ясны. Зина хорошо училась, стала красивой и разумной девочкой. У мамы и Лизы их маленький бизнес процветал, мама фактически содержала всю семью. Но папа был неколебим. Мама плакала, терзалась, но очень любила папу и решилась ехать. Все противостояло их решению. В Европе шла война, на европейской части Атлантики появились мины, пароходное путешествие становилось опасным…