* * *
Этот жаркий светлый вечер
Силой, тайной волшебства
Понимания и дружбы
Обладал своей душою.
И как будто отпустили
Нас печали и тревоги,
Показалось, что возможно
Все стерпеть и дальше жить.
Озеро Шаригодра
Сквозь сон ночной
Вдруг ветер разбудил наш лес,
И паруса палаток напряглись, как крылья.
И крылья выросли у нас, у рыб, у пса,
И остров — наш корабль — Взлетает на волнах,
Потом — на воздух.
И мы летели — навстречу
Луне белесоватой
И звездам — в рваных облаках.
Закат на озере Шаригодра
Не шелохнет тростник,
В мгновенном снимке
Застыла стрекоза,
Два желтых солнца катятся по небу и воде,
Стремясь друг к другу,
И слились в оранжевый овал,
Лежащий в озере и в небе,
Но постепенно преобразуясь в шар красный.
А затем шар уплощается,
И шар — опять в овал,
Теперь горизонтальный.
Овал все уже, тоньше,
И в конце — полоска
На дальнем горизонте,
Затем — исчезло все
Лишь неба красный отсвет.
* * *
И дом чужой. И кров чужой.
И ключ не лезет в паз.
Колючий взгляд соседских глаз…
Куда пропасть сейчас?!
Лед рук и ног. Но жар в крови
Сметает стыд и страх.
И рук твоих поводыри.
Страсть все крушит впотьмах.
Сияет свет любимых глаз
С прекрасного лица,
И счастью нет и нет конца —
И это все про нас.
* * *
Серо и хмуро кругом,
Нехотя в путь отправляюсь,
Сердце о близких болит.
Вот половина пути миновала,
Медленно тучи протаял
Солнца расплывчатый шар,
На горизонте в еловых зигзагах
Нежно сквозит цвет голубой.
После суда над Сергеем Ковалевым
Коричнева в Вильни вода,
В старом Вильнюсе беда.
Мы шли потерянно с суда,
Мы шли как будто в никуда.
Слепые окна, дождь и тьма,
И стены города — тюрьма.
Непреходящая вина,
Неотвратимая беда
Не отпускала никуда.
Но в темной подворотне дверь
(О как войти в нее теперь?),
Прямоугольник света в тьму.
Хозяев дома обниму,
Они нам дали хлеб и кров,
Покой на несколько часов.
* * *
Я протягиваю руку ей, ему,
Бог весть кому,
Часто просто встречному,
А в ответ пожатье рук,
Взгляд, улыбка узнаванья,
Доброта и состраданье.
Но у близких и любимых —
Так бывает — нет ответа
Ни улыбке, ни рукам,
Повисают где-то там.
Это больно и обидно,
Почему-то даже стыдно,
Будто ты и виноват,
Что суешься невпопад.
* * *
Осенний листопад,
Лилов холодный воздух.
Брожу, шуршу, и жизнь прекрасна и проста,
И острый нос — сосновой шишки ежик —
Торчит из-под кленового куста.
Дождь кончился, и серые несутся облака,
И солнце, как луна, сквозь них бледнеет.
Прибитая к земле унылая листва
Уже не шелестит, а тихо пламенеет.
Деревьев остовы, черны, оголены,
Стряхнув безличье листьев, костенеют,
И кажется — проснись, вглядись, живи
Той четкостью дерев, той яркостью листвы.
С тех пор, как мой продавленный диван
Переместился на террасу,
Согласная с законом бытия
И я принадлежу к другому классу.
Я к лику сосен сопричастна,
К поющим птицам, шелесту листвы,
Жасмина запаху, мгновеньям тишины,
И жизнь поэтому бессрочна и прекрасна.
Осенние клены
Северо-западный ветер
Принес к моему порогу
Клена лист золотой.
О какие дары
Эта осень дарит
Так внезапно
И так безоглядно!
Вот в щеколде дверной
Клена лист золотой.
На ковре золотом
Над кленовым листом
Гроздь рябины лежит, пламенея.
Иллюстрации
Бабушка Фейге с сыном Ефимом, дочерью Полиной и внучкой Зиной. 1912 год
Семья Толцисс, 1916 год. Сидят (слева направо): Зина, дядя Мотя с дочерью, бабушка Фейге, Лизин муж Борис с сыновьями. Стоят: жена дяди Моти Соня, моя мама Полина, мой папа Павел Григорьевич Ясиновский, мамина сестра Лиза
Тетя Лиза в 1910 году
Мамина сестра Соня. Кишинев, 1901 год
Мама в Кишиневе
Зина
Тетя Соня в 1920-е годы
Мы с Зиной. 1924 год
Наш 2-й класс. Я в центре, слева от учительницы
Папа в период работы в Англии от Внешторга. 1920-е годы
Мама с Зиной