— Ну, как? — Сознаюсь, я несколько задыхался.
— Отлично, — сказал он.
— Отведите машину поглубже в переулок.
— Глупости, — сказал он. — И в тысячу лет сюда больше не попадет ни один снаряд. А кроме того, он не разорвался.
— Отведите машину поглубже в переулок.
— Что с вами? — спросил он. — Испугались?
— Надо быть благоразумным.
— Идите работать, — сказал он. — Не беспокойтесь обо мне.
Подробности этого дня несколько путаются в моей памяти, ибо после девятнадцати дней непрерывного обстрела из тяжелых орудий события одного дня легко перемещаются в другой, но во втором часу огонь прекратился, и мы решили пойти пообедать в отель «Гран-Виа», кварталах в шести от нас. Я хотел добраться туда крайне извилистым и весьма надежным путем, используя углы наименьшей опасности, но Ипполито спросил меня:
— Куда вы идете?
— Поесть.
— Садитесь в машину.
— Вы с ума сошли.
— Садитесь, мы проедем по Гран-Виа. Огонь прекратился. Они тоже обедают.
Мы вчетвером сели в машину и поехали по Гран-Виа. Улица была сплошь покрыта осколками стекла. На тротуарах зияли глубокие воронки. Много зданий было разрушено, и для того, чтобы попасть в ресторан, нам пришлось обойти груду щебня и обвалившийся каменный карниз. По души не было на этой улице, обычно столь же оживленной, как Пятая авеню и Бродвей, вместе взятые. Было много мертвых. Других машин, кроме нашей, не было видно.
Ипполито поставил машину в переулке, и мы все вместе пообедали. Мы еще не кончили есть, как Ипполито встал из-за стола и ушел к машине. Снова послышались взрывы, — в ресторане, помещавшемся в подвале, они звучали глухо, — и когда, пообедав гороховым супом, тоненькими, как бумага, ломтиками колбасы и апельсином, мы поднялись наверх, улица была в дыму и тучах пыли. По всему тротуару валялись свежие обломки бетона. Я заглянул за угол, где стояла наша машина. Переулок сплошь был усеян щебнем, снаряд только что пробил стену как раз над машиной. Я увидел ее. Она была покрыта пылью и щебнем.
— Боже мой, — сказал я. — Ипполито убили.
Он лежал, закинув голову, на сиденье шофера. Я подошел к нему, и на душе у меня было скверно. Я очень полюбил Ипполито.
Ипполито мирно спал.
— Я думал, вы убиты, — сказал я. Он открыл глаза и зевнул, прикрывая рот рукой.
— Чепуха, — сказал он. — Я всегда сплю после обеда, если только есть время.
— Мы идем в бар Чикоте, — сказал я.
— А там хороший кофе?
— Превосходный.
— Ну, садитесь, — сказал он, — поедем.
Перед отъездом из Мадрида я хотел дать ему денег,
— Я от вас ничего не возьму, — сказал он.
— Возьмите, — настаивал я. — Ну, возьмите. Купите что-нибудь своей семье.
— Нет, — сказал он, — не возьму. А правда, хорошо мы провели время?
Пусть, кто хочет, ставит на Франко, или Муссолини, или на Гитлера. Я делаю ставку на Ипполито.
1938
Испанская земля[43]
Здесь испанская земля суха и жестка, и лица людей, работающих на этой земле, жестки и иссушены солнцем.
— Эта бесплодная земля даст большой урожай, если провести к ней воду.
— В течение пятидесяти лет мы стремились ее оросить, но нам мешали.
— Теперь мы проведем к ней воду и вырастим хлеб для обороны Мадрида.
Деревня Фуэнтедуэнья, где полторы тысячи человек живут и обрабатывают землю для общего дела.
Хорошее зерно — на мешках печать профсоюзов. Но его хватит только для деревни. Если оросить пустошь у деревни, Мадрид получит в десять раз больше хлеба, картофеля, вина и лука.
Деревня стоит на реке Тахо и на основной магистрали. Эта дорога — главная артерия между Валенсией и Мадридом. Мятежники во что бы то ни стало хотят перерезать ее.
Жители деревни обсуждают план орошения безводных полей.
Они выходят в поле — наметить канавы.
Вот подлинное лицо людей, идущих в бой. Они чем-то не похожи на всех остальных людей.
Люди не могут играть перед аппаратом, когда смерть тут же, рядом.
Крестьяне Фуэнтедуэньи слышат рев и говорят:
— Наши пушки.
Линия фронта идет, изгибаясь, с севера к Мадриду.
Это — сорванные двери опустевших домов. Те, кто пережил бомбардировку, тащат их на укрепление новых окопов.
Когда сражаешься, защищая свою родину, война становится почти буднями. Можно есть и пить, спать и читать газеты.
Громкоговоритель Народной армии, — слышимость два километра.
Когда эти люди три месяца назад пошли на позиции, многие из них впервые держали в руках винтовку. Некоторые даже не умели ее перезаряжать. Теперь они обучают новобранцев, как разбирать и собирать винтовку.