— Salud, camarada, — сказал человечек, вставая. — Мы еще встретимся.
— Ладно, — сказал Эл. — Как-нибудь в другой раз.
Мы наблюдали, как он перешел за другой столик. Он извинился, сидевшие там солдаты потеснились, и нам видно было, что он сразу с ними заговорил. Они, казалось, слушали с интересом.
— Как тебе нравится этот человечишка? — спросил Эл.
— Право, не знаю, что сказать.
— Вот и я тоже. Насчет наступления-то он прав. — Он взялся за стакан и посмотрел на руку. — Видишь? Теперь все в норме. Я ведь не пьян. Перед атакой я никогда не пью.
— А как сегодня было?
— Ты же видел. Как по-твоему?
— Ужасно.
— Вот именно. То самое слово. Ужасно. Он, вероятно, сейчас применяет и тактику и стратегию одновременно. Мы атакуем в лоб, а другие с обоих флангов. И как там у остальных?
— Дюран взял новый ипподром. Сузили их перемычку к Университетскому городку. Вышли на Корунское шоссе. Но уже со вчерашнего утра топчемся у Серро-де-Агильяр. Сегодня опять пытались. Дюран положил больше половины своей бригады. А как у вас?
— Завтра опять попробуем взять эту ферму и церковь. Главное — церковь, ту, что на вершине холма. А весь склон изрезан оврагами и насквозь простреливается, по крайней мере, с трех пулеметных точек. Они там глубоко зарылись и с умом. А у нас не хватает ни легкой артиллерии, чтобы прижать их, ни тяжелой, чтобы выковырять. У них противотанковые в тех трех домах да еще батарея возле церкви. Словом, мясорубка.
— А на какое время назначено?
— Не спрашивай. Говорить не имею права.
— Да я насчет съемки, — сказал я. — Сбор за картину весь пойдет на санитарные машины. Мы сняли контратаку Двенадцатой бригады у Аргандского моста. И ту же Двенадцатую мы снимали на прошлой неделе, когда она атаковала Пингаррон. Там удались несколько кадров с танками.
— Танки там были ни к чему, — сказал Эл.
— Знаю, — сказал я. — Но снять удалось. Так когда же завтра?
— Выходите пораньше и ждите, — сказал он. — Но не слишком рано.
— А как самочувствие?
— Чертовски устал, — сказал он. — И голова трещит. Но вообще лучше. Выпьем еще по одной и пойдем к тебе, я приму ванну.
— Может быть, сначала поесть?
— Нет, грязен я, чтобы есть. Ты займи столик, а я пойду выкупаюсь, и встретимся в «Гран-Виа».
— Я лучше пойду с тобой.
— Нет, займи там столик, а я скоро приду. — Он уронил голову на стол. — Сил нет, трещит. Это все шум в этих лоханях. Даже когда его уже не слышишь, он словно застрял в ушах.
— А может быть, тебе поспать?
— Нет. Лучше посижу вечер с тобой, а потом сосну на месте. Не хочу два раза просыпаться.
— А что, у тебя кошмары?
— Да нет, — сказал он. — Держусь. Не хочу болтать зря, но знаешь, Хэнк, мне кажется, что завтра меня убьют.
Я трижды коснулся стола кончиками пальцев.
— Это каждому мерещится. И у меня это часто бывало.
— Нет, — сказал он. — Со мной такого не случалось. Но завтрашняя затея бессмысленна. Не знаю даже, удастся ли мне довести своих. Ну как их заставишь, если по захотят? Потом, конечно, можно расстрелять. Но на месте — не захотят они, как их сдвинуть? Расстреливай их — все равно не двинутся.
— А может быть, если так обстоит дело, оно и к лучшему?
— Нет. Пехота у нас завтра будет хорошая. Не то что сегодняшняя шваль.
— Ну, так, может быть, и все пойдет как надо.
— Нет, — сказал он. — Не пойдет как надо. Но я сделаю все, что от меня зависит. Во всяком случае, развернусь и выведу их туда, где отваливать можно будет только по одному. Может быть, сумею. На троих я могу рассчитывать. Если, конечно, кого-нибудь из них не подобьют с самого начала.
— А кто эти надежные?
— Есть у меня один дюжий грек из Чикаго, он куда угодно полезет. Он из таких. А еще француз из Марселя. У него левое плечо в гипсе и две незажившие раны, а он потребовал выписать его из госпиталя ради этого дела, его придется привязывать ремнями, и не знаю, как он справится. Просто физически. Глядя на него, сердце разрывается. Он был водителем такси. Я слишком много болтаю, останавливай меня.
— А кто третий? — спросил я.
— Третий? Я разве говорил о третьем?
— Говорил.
— А, да, — сказал он. — Это я.
— Ну, а остальные?
— Они водители, но еще не стали солдатами. Не понимают, в чем суть. И все боятся смерти. Я пытался подбадривать их, — сказал он. — Но перед каждой атакой все та же история. Поглядишь, как они стоят возле танков в своих шлемах, — будто танкисты. Танкистами они усаживаются в машины. Но стоит им захлопнуть люки — и конец, пустышка. Никакие они не танкисты. А новых мы еще не успели подготовить.