Из воспоминаний рижского сиониста:
"Сильный стук в дверь разбудил меня. Я открыл глаза‚ увидел вооруженного солдата в синей фуражке и четверых мужчин в гражданской одежде. Сначала они проверили‚ тот ли я человек‚ который помечен в их списке; затем сказали‚ что выписан ордер на мой арест‚ и, как нежелательный элемент‚ я должен покинуть границы Латвийской Советской республики. Моя мать может ко мне присоединиться‚ если она пожелает. "У вас есть двадцать минут‚ чтобы собрать вещи‚ но не более ста килограммов". Я попросил разрешения позвонить моей невесте и сообщить об аресте‚ но они не позволили...
Около пяти часов утра грузовик остановился перед домом‚ мы с мамой взяли по чемодану и спустились по лестнице. На улице было оживленное движение. Туда и обратно двигались грузовики‚ пустые или наполненные людьми и вещами‚ и в каждом из них по два солдата с винтовками. Люди в кузовах были растеряны и напуганы. Переполненные грузовики направлялись на железнодорожную станцию‚ чтобы вернуться за очередным грузом... На станции‚ по обеим сторонам платформы стояли длинные ряды товарных вагонов; в верхнем углу каждого вагона было маленькое зарешеченное окошко. Внутри вагонов‚ с двух сторон от входа‚ располагались нары‚ а на полу около входа – отверстие для слива при удовлетворении естественных потребностей. В эти вагоны погрузили тысячи жителей Риги‚ среди них выделялись легко узнаваемые евреи... Меня втолкнули в вагон‚ в котором было уже много людей. Двери закрыли и заперли снаружи..."
Слухи об арестах распространились мгновенно‚ и возле железнодорожных станций собрались обеспокоенные родители‚ братья и сестры‚ которых не подпускали к вагонам и не разрешали передавать продукты и вещи. "Они стояли вдалеке и плакали... – вспоминала одна из арестованных. – На следующую ночь на одной из станций кто-то постучал в дверь вагона и позвал Нисана. Ему приказали выйти... и больше я его не видела. Мой муж умер в лагере в 1942 году".
В пути каждый из арестованных получал ежедневно порцию хлеба и горячей пищи. Временами им выдавали соленую рыбу; воду можно было получить лишь на остановках‚ а потому на долгих перегонах очень хотелось пить. Маленькие зарешеченные оконца пропускали мало света и еще меньше воздуха. В вагонах стояла нестерпимая жара‚ люди лежали обнаженными на нарах и на полу. Все страдали от тесноты и антисанитарных условий‚ но более других мучились дети‚ старики и больные. Для удовлетворения естественных потребностей использовали отверстие в полу – женщины стеснялись этого и ожидали очередной станции‚ когда позволяли оправляться под вагонами. В таких условиях их везли дни и недели в неизвестном направлении‚ и наконец главы семей попали в лагеря принудительного труда‚ а их жены и дети на спецпоселения.
Из воспоминаний заключенного (1941 год‚ пересылочный лагерь северо-восточнее Ленинграда):
"Вдруг на дороге началось оживление... Это была партия литовцев‚ прямо из Каунаса... Они еще имели достойный и перепуганный вид – процессия с того света. Шли патриции и сенаторы‚ раввины в меховых шапках‚ адвокаты и банкиры‚ величественные пузачи‚ евреи и неевреи‚ в неописуемых пальто‚ шубах‚ шляпах‚ а за ними несли и везли смехотворные сундуки‚ щегольские кожаные чемоданы‚ как будто они выехали на курорт в Ривьеру... Мы смотрели на холеные бороды‚ на золотые пенсне‚ на гору багажа и представляли себе‚ что со всем этим будет завтра‚ когда их погонят в этап‚ пешком‚ за сотни километров... Позднее дошла до нас весть‚ что только немногие из этих людей выдержали лагерь. Голландские и бельгийские евреи‚ которых везли в газовые камеры Освенцима пассажирскими поездами‚ выглядели, вероятно, так же‚ как эти литовцы. В Освенциме кончалась их мука в первый же день приезда. Этих ждали годы в лагере. Чья смерть была легче – кто знает?.."
4
Юлий (Иегуда) Марголин – доктор философии‚ писатель и публицист – в 1939 году приехал из Тель-Авива в польский город Пинск‚ чтобы встретиться с родителями. В сентябре того года советские войска заняли Западную Белоруссию, Марголина арестовали‚ приговорили к пяти годам заключения за пребывание в СССР без советского паспорта и отправили на север. Он выжил в лагерях‚ отбыл свой срок‚ в 1946 году вернулся к семье в Тель-Авив и вскоре закончил книгу "Путешествие в страну Зэ-ка"‚ которую издали на многих языках. "Для меня нет иллюзий‚ – написано в предисловии к этой книге‚ – я видел подземную Россию. Я в и д е л. Те же‚ которые возлагают надежды на страну Советов‚ пусть примут во внимание и этот "материал" и согласуют его‚ как смогут‚ со своей совестью..."
В 1950 году Марголин выступал свидетелем на сессии Организации объединенных наций при обсуждении вопроса о лагерях ГУЛАГа. Услышав показания бывшего узника‚ советский представитель в ООН стукнул кулаком по столу и закричал: "Это грязная клевета!.."
Фрагменты из книги Ю. Марголина "Путешествие в страну Зэ-ка":
"Поезд шел медленно через лес... Глухая‚ заброшенная сторона. На поворотах наш маленький паровозик оглушительно свистел‚ и на деревянных щитах у полотна мы читали непонятную для нас надпись: "Закрой поддувало"... На одной остановке мы увидели старого узбека с белой бородой и монгольским высохшим лицом. Откуда взялся узбек в карело-финском лесу? "Дедушка! – начали ему кричать с нашей платформы. – Как этот город называется?" Узбек повернул лицо‚ смотрел потухшими глазами. "Какой тебе город? – сказал он в горестном изумлении. – Ты разве г о р о д приехал? Ты л а г е р ь приехал..."
Кого только здесь не было – узбеки‚ поляки‚ китайцы‚ украинцы и грузины‚ татары и немцы... Они смотрели с любопытством на поезд‚ везущий "новичков"‚ а мы с неменьшим любопытством глядели на них. Мы были "иностранцы"‚ которых сразу узнавали по желтым и зеленым чемоданам‚ по пиджакам и пальто‚ по верхним рубашкам всех цветов‚ по европейской обуви и разнообразию костюмов... Таких людей еще не было на лесоповале: западники‚ польские евреи‚ народ худосочный‚ одетый в изысканные костюмы‚ говорящий на иностранных языках‚ ничего не соображающий в том‚ что вокруг них делается. Женщины – жены польских офицеров‚ гордячки-аристократки... Триста пятьдесят галицийских евреев из Злочева были взяты наспех; их даже не успели допросить и отобрать ценные вещи‚ и они привезли с собой часы и золотые кольца‚ ходили в черных кафтанах и картузиках‚ и каждый выглядел как духовное лицо неизвестного иудейского вероисповедания...
Несколько лет тому назад на месте лагеря был лес. Заключенные выкорчевали его‚ но до сих пор весь лагерь полон выбоин‚ ям‚ пней‚ а выкорчеванные огромные корни валяются повсюду‚ как чудовищные осьминоги или мертвые пауки... придают лагерю вид судорожного и немого отчаяния и чем-то напоминают те живые существа‚ которые копошатся среди них... Те‚ кто пришли сюда первыми‚ положили здесь свои кости... Мы‚ поляки‚ прибыли уже на готовое‚ и люди кругом поздравляли нас с удачей: "Ваше счастье‚ что в 1940 году‚ а не в 37-м или 33-м..."
Мы никогда не были в состоянии сделать то‚ что от нас требовалось‚ чтобы быть сытыми. Чем больше мы голодали‚ тем хуже мы работали. Чем хуже мы работали‚ тем больше мы голодали. Из этого порочного круга не было выхода... Советские зэ-ка‚ наблюдая неприспособленность западников‚ большинство которых впервые брало в руки топор и пилу‚ говорили: "Привыкнешь! – а не привыкнешь‚ так подохнешь..." Эти люди не скрывали своего удовольствия и с садистическим наслаждением повторяли сто раз на день‚ что не видать нам Польши как своих ушей. В первое время нам казалось‚ что все они – ненормальны‚ что несчастье вытравило из них способность сочувствовать чужому горю и превратило в существа, полные сатанинской злобы и порочности. Прошли месяцы‚ пока мы научились распознавать среди них друзей и хороших людей. И еще больше времени‚ пока мы – или те из нас‚ кто задумывался над окружающим – поняли всю глубину их несчастья‚ беспримерного в мировой истории...