Властям нужен был "благонамеренный" еврей для насаждения просвещения среди еврейского населения, и для этой цели использовали директора рижской школы Макса Лилиенталя, выпускника немецкого университета, сторонника эмансипации евреев и религиозной реформы. Его послали в западные губернии, чтобы познакомить еврейские общины с "благими намерениями правительства", но в Вильно Лилиенталя встретили настороженно и сразу же спросили: "Какую вы можете дать гарантию, что не будет посягательства на нашу религию?" На это Лилиенталь ответил: "Родившись в России, вы, разумеется, лучше меня знаете, что невозможно представить вам какую-либо гарантию. Воля государя неограничена и поставлена выше всего; он может сегодня взять обратно то, что обещал вчера, - так могу ли я, бедный чужестранец, давать вам какое-либо ручательство?" Красноречием и угрозами Лилиенталь убедил виленских евреев принять участие в этом деле и каким-то образом влиять на него, нежели отдать все на откуп правительству, - и из Вильно поехал в Минск.
Там его встретили враждебно. Толпа на улице ругала и оскорбляла его. "Зачем ты, губитель еврейства, явился сюда? - кричали ему. - Чтобы развратить наших детей, нашу молодежь?!" Озлобление против Лилиенталя было так велико, что его распространяли и на людей, с которыми Лилиенталь случайно заговаривал на улице. Однажды он остановил одного уважаемого старика-учителя и спросил его, как пройти в нужное ему место. "Менее чем через час, - вспоминал современник, - по городу стало кружить известие, что такой-то простоял на улице с "безбожным доктором" битых два чаca, обнимался с ним, целовался и потом укатил вместе с ним к губернатору - делать доносы на евреев, еврейскую религию и так далее. Стало быть, он с ним - старые друзья-приятели. Стало быть, он и вызвал его из еретической Неметчины в наш город на погибель Израиля и его святого учения".
Но были в Минске и иные возражения: "Пока государь не предоставит еврею гражданских прав, - говорили Лилиенталю руководители общины, - образование будет для него одним только несчастьем. Необразованный еврей не гнушается унизительным заработком посредника или старьевщика; и он, и его многолюдная семья довольствуются своим скудным достатком. Но образованный и просвещенный еврей, безо всяких прав в государстве, может отпасть от своей веры из-за горького чувства неудовлетворенности, - а к этому честный еврейский отец ни в коем случае не станет готовить своих детей". Лилиенталь хорошо это понимал и однажды предложил правительству, чтобы выпускникам казенных училищ пообещали право повсеместного жительства - "хотя бы в перспективе". На этой его просьбе министр просвещения кратко пометил: " Невозможно".
Ездил Лилиенталь и по югу России, побывал в Одессе, Кишиневе, Бердичеве, и малочисленные сторонники светского образования встречали его с энтузиазмом и слагали в честь создателей школьной реформы оды и дифирамбы. Многие "маскилим" просили Лилиенталя зачислить их в учителя и даже жаловались на него за то, что он хотел пригласить специалистов из-за границы. "Наша земля не оскудела знанием, - писали они в Петербург. - Государству нечего искать ученых людей на стороне. Пусть оно кликнет клич у себя дома, и учителя явятся".
Но у "маскилим" не было в обществе практически никакого влияния. Всякая очередная реформа правительства немедленно возбуждала у еврейского населения недоверие, опасение и желание оградить от нападок свою веру. В тот самый момент особой высочайшей резолюцией - неожиданно и врасплох - повелели выселить всех евреев из пятидесятиверстной полосы на границе с Пруссией и Австрией. Тысячи семейств в одно мгновение обрекли на разорение и скитания, - так могли ли их единоверцы усматривать в очередных планах правительства заботу о благе малого народа? Будущую школьную реформу немедленно отождествили с рекрутской повинностью: в одном случае забирали в армию, в другом - в казенные училища. Не помогали никакие уговоры и заверения Лилиенталя, и евреи встретили вновь созданные училища безо всякого энтузиазма и доверия.
В ноябре 1844 года Николай I подписал два документа: гласный указ "об образовании еврейского юношества" и секретную инструкцию. Указ повелевал учредить казенные еврейские училища для начального образования детей, а также два раввинских училища в Вильно и Житомире для подготовки раввинов и учителей. А секретная инструкция указывала, что смотрителями училищ могут быть одни лишь христиане, "раввинское познание" не должно входить в учебные программы, и что следует изыскивать разные пути для постепенного закрытия хедеров. Средства на содержание новых училищ поступали со вновь введенного свечного сбора - сбора с "шабашных свечей", зажигаемых при наступлении субботы и праздников. Общую сумму свечного сбора со всех общин установили в двести тридцать тысяч рублей и особо отметили, что "под названием шабашных свечей разумеются не только обыкновенные… свечи, но и лампы, и всякого рода светильники, без различия сожигаемого в них материала".
С 1847 года стали открываться казенные еврейские училища, и их появление встретили в общинах всеобщими постами и молитвами. Современник писал: об этих училищах "ходили разные слухи, пугавшие как родителей, так и детей. Родители знали, что в школах сидят без шапок и Тору объясняют по-немецки. Детям рассказывали, что там наказывают так: учеников привязывают головой и ногами к скамейке, а сечет их солдат… Но как ни толковали, как ни возмущались, а от нового указа нельзя было уйти, и вот в общине решили отдать в казенную школу как жертву Молоху десять-пятнадцать мальчиков из беднейших семей…" Это же подтверждали и чиновники в официальных отчетах: "Евреи в высшей степени неохотно посылают детей в эти училища, предпочитая поверять их ме-ламедам. Посещают же училища дети совершенно бедных евреев, лучше сказать - нищих, да и те часто ходят туда только по найму богатых евреев, чтобы нельзя было обвинить тех в упорном противодействии мерам правительства".
Училища содержались на еврейские деньги, а смотрители-христиане - грубые порой и невежественные - обзывали учеников "паршивыми жиденятами". "Смотрители самым добросовестным образом трудились над тем, чтобы еврейские дети боялись училища хуже чумы… - писал современник. - Эти люди без всякого образования, без всякой человечности, смотрели на еврейские училища, как на дойную корову, а на своих учеников и еврейских преподавателей, как на презренных тварей". В казенных училищах еврейские предметы преподавали в "антиталмудическом духе", и это, конечно же, не способствовало популярности новых школ. Более половины учеников почти всегда отсутствовали на уроках: откупались деньгами, нанимали специальных людей, чтобы они сидели в классе, любыми путями старались оградить детей от нежелательного влияния, а смотрители училищ посылали в Петербург фиктивные отчеты с завышенными цифрами посещаемости. Правительственный ревизор писал: "Как и следовало ожидать, школы пошли неуспешно… Как вверит религиозный еврей свое дитя учреждению, начальник которого - христианин и который преследует Бог весть какие планы?"
Со временем и "маскилим" стали возмущаться порядками в казенных училищах. "Наш народ - не дикая орда, в которой нужно распространять первые начала грамотности и письменности, - писали в еврейской газете. - Это народ, в жизнь которого проникают - уже тысячелетия - школа и учение, ученость и литература, как непременные ее части". Даже Макс Лилиенталь разочаровался в новой системе образования. Он знал слишком много о планах и намерениях правительства; возможно, опасался обычным путем подать в отставку и потому, как говорили, тайно бежал из России. "Лживы те мотивы, - писал он из Америки, - которые выдвигают пред общественным мнением Европы, оправдывая суровые мероприятия неисправимостью евреев… Евреи должны поклоняться греческому кресту, - тогда царь будет удовлетворен, независимо от того, дурны эти выкресты или хороши… Мы обязаны поведать свету, что зло крылось не в воле наших собратьев, а в яростном прозелитизме" - то есть в желании властей обратить евреев в христианство.