"На каждой из запретных улиц позволили жить двум еврейским семействам, которые удовлетворяли бы определенным условиям: глава семьи должен уметь читать и писать по-польски или по-французски, посылать детей в общие школы, внешне не отличаться от местного населения и иметь капитал не менее шестидесяти тысяч злотых. Жил на запретной улице уважаемый в городе человек, поставщик польской армии Берек Шмуль, которому правительство задолжало огромную сумму - более семисот тысяч злотых. По новому декрету он подлежал выселению, потому что не сбрил бороду и носил еврейскую одежду. Нарушитель закона напомнил королю о своих заслугах перед государством и сообщил, что "из привязанности к своей религии и обычаям предков я желаю оставаться до конца дней своей жизни в традиционном платье, которое у меня и у моей семьи всегда опрятное и приличное, и только борода отличает меня от прочих граждан". Понадобился особый королевский декрет, чтобы Шмуль со своей семьей мог остаться на запретной улице, но право носить традиционное платье и не брить бороду сохранялось лишь за главой семьи и не распространялось на его потомство.
На запретной улице разрешили жить "при своем платье" и вдове героя Польши Берека Иоселевича и "торговать там водкой", потому что скромной пенсии за погибшего мужа было недостаточно, чтобы растить детей. "Мы обременены податями больше, чем другие жители, - жаловались в Сенат представители варшавской общины. - Отнята у нас радостная возможность приобрести кусок земли, построить дом, основать хозяйство, фабрику, свободно вести торговлю, - вообще делать все то, что Бог и природа позволяют человеку… Со всех сторон мы отягощены ббльшими притеснениями, чем прочие граждане; куда ни обратимся - везде встречаем препятствия и обиды… Неужели та земля, на которой родились отцы и предки наши, и за которую не раз дорого платили, навсегда останется чужою для нас?…"
Некий банкир Соломон Гирш просил власти разъяснить ему, что нужно предпринять, в конце концов, чтобы добиться равных гражданских прав. Вот он, к примеру, получил образование в христианской школе, "далек от вредных родине предрассудков", сменил одежду, проявил любовь к отечеству в трудные его периоды, жертвует деньги на общественные нужды, - чего же еще? Разве этого недостаточно, чтобы получить равные права с поляками? Очевидно, правительство само еще не знало, каким образом это сможет произойти, и произойдет ли это вообще когда-нибудь, - во всяком случае Соломон Гирш получил такой обтекаемый ответ: "Еще не установлены условия, при соблюдении которых лица Моисеева исповедания могут пользоваться правами граждан".
А власти пока что вводили одно ограничение за другим. Евреям из провинции запретили селиться в Варшаве. Они могли приезжать туда только на время, и за каждые сутки должны были платить в пользу города особый "билетный сбор". Еврейские девушки из Варшавы не могли выйти замуж за евреев из других мест Польши, потому что у тех не было права жительства в столице. По примеру Варшавы и другие города вводили особые кварталы для евреев и ограничивали их в торговле и ремеслах, а правительство поощряло эти меры. Даже во время войны с Россией, когда у польских властей появились иные первоочередные заботы, не позабыли издать закон, который запрещал евреям винокурение и содержание шинков.
Правители Варшавского герцогства предполагали, что в скором времени Наполеон победит Россию, польские земли со значительным еврейским населением, отторгнутые во время разделов, снова войдут в состав герцогства, и нужно поэтому заранее подготовить новые ограничения для евреев - будущих подданных. Министр полиции писал: "Вскоре ожидаются большие перемены и на очереди тогда окажется много спешных дел и вопросов. Теперь же удобно воспользоваться свободным временем, которое нам еще остается, для введения таких мер, провести которые впоследствии будет затруднительно…"
Перемены действительно произошли, и в очень скором времени, - но совсем не те, которых ожидали в Варшавском герцогстве.
3
Перед войной 1812 года снова возникли старые подозрения: сохранят ли евреи верность российскому престолу или же, озлобленные притеснениями и изгнаниями последних лет, перейдут на сторону неприятеля. Этот вопрос волновал тогда многих: власти, помещиков и даже польскую шляхту западных российских губерний, которая с победой Наполеона связывали свои мечты о национальной независимости. Не случайно в начале 1812 года российский император повелел установить особое наблюдение за всеми жителями западных губерний, и минский губернатор сообщил в ответ, что' подозрительными являются "все жиды".
Опасались тогда не только евреев. Опасались многих в преддверии новой войны с Францией. "Сословие слуг, - докладывал московский генерал-губернатор, - ждет Бонапарта, чтобы быть вольными". "Французы проповедуют всюду о вольности крестьян, - с беспокойством писал современник, - так и ожидай всеобщего восстания". На всякий случай арестовывали и высылали из столиц иностранцев и подозрительных лиц, и из Москвы в Рязань - среди прочих "колодников и арестантов" - отправили по этапу группу евреев: "двадцать двух мужчин, шесть женщин и десять детей".
В июне 1812 году огромная наполеоновская армия переправилась через Неман, без боя заняла Вильно и пошла на Москву. Польское население завоеванных губерний почти целиком перешло на сторону Наполеона. Его встречали с энтузиазмом и называли "избавителем Польши", "нашим мстителем" и даже "земным богом". Дворянство присягало Наполеону, образовывало самоуправление на занятых территориях, формировало польские полки, а молодежь "горела нетерпением вооружиться и вступить в ряды своих единоплеменников". "Граждане! - взывал к польскому населению городской голова в Вильно. - Цепей больше нет! Вы можете свободно дышать родным воздухом, свободно мыслить, чувствовать и действовать. Сибирь уже не ожидает вас, и москали сами принуждены искать спасения в ее дебрях!"
Путь наполеоновской армии лежал через заселенные евреями города и местечки западных губерний, и теперь уже на деле русское правительство могло проверить прежние свои опасения. Но война показала, что русское еврейство осталось преданным своему государству. Евреи, писал современник, "опасались возвращения польского правительства, при котором подвергались всевозможным несправедливостям и насилиям, и горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам". Были, очевидно, и надежды, что после войны все изменится к лучшему, и тогда уж не забудут и про евреев. "Когда Всевышний поможет государю и враги его будут повержены, - говорил рабби Шнеур Залман, - он, наверное, вспомнит о евреях, улучшит положение их среди народов и дарует им навсегда всякие свободы". И еще одно, немаловажное: евреи Восточной Европы не доверяли Наполеону и той атмосфере безбожия, которая грозила отменить законы Торы и Талмуда и нарушить традиционный образ жизни, и потому встали на сторону русских войск.
В то время евреи России не служили еще в армии, и только единицы из них участвовали добровольцами в военных действиях. Герой войны 1812 года Денис Давыдов вспоминал про одну из стычек с французами: "Один улан с саблею в руке гнался за французским егерем. Каждый раз как егерь прицеливался, улан отъезжал в сторону и вновь начинал преследовать, когда егерь обращался в бегство. Заметив это, я закричал улану: "Улан, стыдно!" Не ответив ни слова, он поворотил лошадь, выдержал выстрел французского егеря, бросился на него и рассек ему голову. После сего, подъехав ко мне, он спросил меня: "Теперь довольны ли, ваше высокоблагородие?" - ив эту минуту охнул: какая-то бешеная пуля перебила ему правую ногу. Весьма странно то, что сей улан, получив за этот подвиг георгиевский знак, не мог носить его. Он был бердичевский еврей, завербованный в уланы".