"Сахарные короли" Лазарь и Лев Бродские также прославились своей благотворительностью. Они давали огромные суммы на создание политехнического и бактериологического институтов в Киеве, на строительство киевского водопровода, на постройку в Киеве первого трамвайного сообщения на электрической тяге. Они построили в Киеве еврейское ремесленное училище стоимостью в триста тысяч рублей, синагогу на Васильковской улице и народную библиотеку; щедро жертвовали на еврейскую больницу и в помощь тем, кто пострадал от погромов и прочих бедствий. Калонимос Вольф Высоцкий, основатель крупнейшей фирмы по торговле чаем, много жертвовал на еврейские поселения Палестины, на строительство еврейских школ и по завещанию оставил миллион рублей на будущие еврейские нужды. "Железнодорожный король" Самуил Поляков построил в Россииской империи две тысячи пятьсот верст железнодорожных путей и за небывалую быстроту и качество строительства получил высшую награду на Всемирной выставке в Париже. Он основал на свои средства первое в России Елецкое железнодорожное училище и первое горное училище. Самуил Поляков пожертвовал на благотворительные цели более двух миллионов рублей. На его деньги основывали в России училища, гимназии, приюты для бедных детей, госпитали и театры. На его деньги построили в Петербурге первое в России студенческое общежитие, где бедные студенты получали бесплатно жилье и еду. Самуил Поляков выстроил синагогу в Петербурге, еврейские школы и дома для престарелых, основал фонд "Общества ремесленного и земледельческого труда среди евреев России" (ОРТ) и был награжден двумя русскими и двадцатью иностранными орденами. Его брат Лазарь Поляков был председателем Московской еврейской общины и построил для себя синагогу в Москве. Все три брата - Самуил, Лазарь и Яков - были возведены в дворянство и получили чин тайных советников. Председатель кабинета министров С.Витте писал в своих воспоминаниях: "Яков Поляков кончил свою карьеру тем, что был тайным советником и ему даже дали дворянство, но ни одно из дворянских собраний не согласилось приписать его в свои дворяне". Наконец, Яков Поляков пожертвовал много денег на благотворительные цели в городе Таганроге, и его приписали в дворяне области Войска Донского с единственным условием - никому об этом не сообщать.
Еще до русско-турецкой войны в русской армии возникло сомнение, могут ли "нижние чины иметь доверие к евреям-медикам". В ответ на это командиры частей сообщали, что "национальность медицинского чиновника не имеет никакого значения в глазах нашего больного солдата" и что "врачи из евреев всегда отличались знанием дела и усердием к службе". Во время русско-турецкой войны евреи-врачи - наравне с прочими врачами - служили в военных госпиталях и заведовали лазаретами. Очевидцы сообщали, что солдаты относились к ним с полным доверием, а офицеры часто избирали их старшинами офицерских собраний. Врач Мордехай Зельцер отличился в ту войну и погиб при исполнении обязанностей. Израиль Заблудовский был старшим врачом одного из казачьих полков, проявил себя под Плевной, а после войны стал старшим врачом лейб-гвардии Преображенского полка. Врачи Гроссман, Шер, Шклявер, Шапиро, Рабинович и другие получили награды "за отличия в делах с турками" и "за труды и лишения, понесенные в минувшую кампанию". Однако через самое малое время еврейских врачей обвинили "в неблагоприятном влиянии на санитарную службу в войсках", и в 1882 году военный министр распорядился "принять пять процентов за норму наибольшей численности врачей (евреев) во всем военном ведомстве". Затем эту же пятипроцентную норму ввели и при поступлении в военно-медицинскую академию, а через несколько лет туда вообще перестали принимать евреев. Пятипроцентная норма соблюдалась до русско-японской войны, когда из-за нехватки медицинского персонала еврейских врачей стали призывать на войну без ограничений. В Одесском округе, к примеру, половину призванных врачей составили евреи - 75 человек, а в Киеве и того более - почти шестьдесят процентов.
Писатель А.Паперна вспоминал: "Однажды в Минске ко мне на улице подошел нищий и попросил милостыни. Это был человек преклонных лет, хилый, с кривыми ногами и бритым подбородком… "Да не будет добра Брафману, - сказал он. - Он-то и сделал из меня "мешумеда" (выкреста)… Он воспользовался моей бедностью и слабостью к горькой капле (он щелкнул себя по шее), заманил к себе, поил, обещал золотые горы, ну, я и попался". "А теперь жалеешь?" "Помилуйте, как не жалеть?… Вы знаете - "наши" не отказывают бедным, потому и жилось сносно; не голодал и в будни, а по субботам и праздникам были у меня в доме, как у всех "наших", и хала, и рыба, и мясо. А теперь веду собачью жизнь: жена и дети, опозоренные мною, бросили меня, ходить за милостыней к "нашим" стыжусь, да и не смею, - а "они" не привыкли давать. Затвердили одно: ступай работать! А в состоянии ли я работать или нет, - не их дело. Только в воскресенье на церковной паперти можно иногда что-то вымолить, да и там моя "жидовская рожа" часто отталкивает от меня жертвователей…" "Обратился бы к Брафману за помощью!" "Обращался, - ответил он, - да тот теперь и на порог меня не пускает. Я тебе, говорит, обещал рай небесный, и этого, я в том ручаюсь, ты удостоишься после смерти. Здесь же, на земле, ты сам должен о себе заботиться; здесь я не властен".
Через некоторое время Паперна случайно встретился в одном доме с Яковом Брафманом и рассказал ему о встрече с тем нищим. "Это просто напасть - этот нищий, - сказала на это жена Брафмана. - С тех пор, как он крестился при содействии мужа, нет от него покоя. Все пристает: нет рубахи - давай ему рубаху, нет сапог - давай сапоги, бросила его жена - давай ему жену…" "Характерная черта у евреев, - отозвался Брафман. - Если кто-либо из них принимает крещение, то он полагает, что осчастливил этим весь христианский мир и что за это ему причитается, по меньшей мере, генеральский чин или министерский портфель…" "Это показывает только, - сказал я, - что даже эти подонки еврейского общества знают цену еврейству и дешево уступать его не желают".
Из еврейской газеты "Рассвет" за 1881 год: "На Всероссийской выставке в Москве будет выставлен небывалый музыкальный инструмент, изобретенный одним житомирским евреем. Он похож на пианино без клавиш и снабжен тоненькими пластинками из стали и фольги, развешанными на медных проволоках. Изобретатель назвал свой инструмент - "плачущий голос", потому что из него исходят одни только печальные и плачущие звуки. Ни одной пьесы веселого характера на нем играть нельзя. Сам изобретатель извлекает из своего инструмента такие звуки, что все слушатели, особенно же евреи и еврейки, плачут навзрыд".
ОЧЕРК ОДИННАДЦАТЫЙ
1
Русское общество с восторгом встретило "великие реформы" Александра II, и это настроение передалось частично и евреям, проникнув в самые отдаленные местечки черты оседлости. "Кто из моих сверстников, - писал современник, - переживших это время, не вспоминает с восторгом ту чудную зарю нашего просвещения, те новые, светлые формы, в которые облеклась наша жизнь!" Наступали новые времена. Новые веяния и идеалы завораживали многих, и наиболее дальновидные и проницательные люди уже угадывали будущие изменения. Паулина Венгерова с грустью писала в "Воспоминаниях бабушки": "Про две вещи я в точности могу сказать: мы и наше поколение проживем свой век и умрем евреями; наши внуки наверное не умрут евреями; но что станется с нашими детьми - это для меня загадка".