Евреи-ассимиляторы заговорили уже о том, что "евреев, как нации, не существует", и что они давно "считают себя русскими Моисеева вероисповедания". "Правительство стремится к тому, чтобы, не нарушая нашей веры, облагородить и обрусить нас, то есть сделать нас истинно счастливыми гражданами, - уверяли друг друга очередные оптимисты. - А через самое малое время религиозная вражда потеряет свое жало и водворится исподволь мир, братство и любовь". В еврейской газете "День" писали о необходимости "проникнуться русским национальным духом и русскими формами жизни", а еврейский поэт Йегуда Лейб Гордон выдвинул популярный по тем временам призыв: "Будь евреем у себя дома и человеком на улице".
Интересное дело: многие десятилетия до этого призывы к слиянию шли только со стороны русского общества, и теперь, вроде бы, оно должно было раскрыть свои объятья навстречу долгожданным пришельцам. Но "слияния" не получалось. Велико было прежде расстояние между русским дворянином и местечковым евреем, и вдруг этот еще вчера презираемый чужак объявился поблизости - удачливый выскочка, который благодаря своему богатству и способностям попал в закрытое для него прежде общество и вызвал там немедленно всеобщее раздражение. Менялся со временем его облик, менялись и манеры, но время от времени проглядывал все тот же местечковый еврей, которого прежде всего выдавало плохое знание русского языка. Эту характерную особенность тут же отметили многие русские писатели. У М.Салтыкова-Щедрина еврей-откупщик провозглашает с энтузиазмом при виде новобранцев: "По царке (по чарке)! По две царки на каздого ратника зертвую! За веру!" У Н.Некрасова хор евреев-финансистов поет: "Денежки - добрый товар. Вы поселяйтесь на жительство, Где не достанет правительство, И поживайте, как царрр!"
Объявившись во внутренних губерниях, еврейские купцы, банкиры и промышленники усиливали конкуренцию в торговле, фабричном производстве и банковском деле, а евреи-интеллигенты, выпускники российских университетов, успешно конкурировали с христианами в сфере свободных профессий. Выяснилось вдруг, что мост между народами нельзя строить с одной только стороны. В этом деле всегда нужны два партнера, один из которых желал бы раствориться без остатка в другом народе, отбросив с облегчением свои национальные отличия, - а другой, как минимум, не возражал бы против того, чтобы в его народе кто-то растворялся, и не отпихивал бы от себя нежелательных пришельцев. Конечно, каждый отдельный еврей мог в душе считать себя русским по воспитанию и культуре и благополучно прожить жизнь с таким комфортным ощущением, но в какой-то момент количество этих пришельцев превысило некую критическую величину, и общество тут же стало реагировать на это неожиданное вторжение "восторжествовавших жидов и жидишек". "На бирже, в банках, на железных дорогах, в учебных заведениях, в судах, в конторах надзирателей, за прилавками, в ночлежных домах - то сановитые евреи, то грязные жиды, - писали в русской газете в 1873 году. - Москва провоняла чесноком. Поезд привозит новые и новые толпы жалких, оборванных, грязных и вонючих еврейских женщин, детей и их не менее оборванных отцов и братьев. Неужели все они ремесленники или имеют высшее образование, что находятся в Москве?"
Куда девался прежний гуманизм либерального общества? Что стало с его терпимостью и сочувствием к "отверженному племени"? Снова заговорили в печати о походе против евреев, и снова стали обвинять Талмуд и призывать "к уничтожению и искоренению еврейских обрядов", после чего можно будет "отменить для евреев всякие ограничения". Чтобы придать своим нападкам научный характер, начали вовсю цитировать "Книгу кагала" Якова Брафмана, которая дала повод новому, неизвестному прежде обвинению в политическом объединении евреев всего мира во вред христианскому населению. Даже созданное в Петербурге "Общество распространения просвещения между евреями в России" причислили - по рекомендации Брафмана - к тайному "всемирному еврейскому заговору", хотя его целью было всего лишь "распространение среди евреев русской грамоты и полезных знаний".
Казалось, возвращались старые времена с их нетерпимостью и насильственными мерами воздействия, но теперь уже в России появилась новая еврейская интеллигенция, воспитанная на идеалах русской культуры, и ее представителей особенно ранили высказывания тогдашних властителей дум, перед которыми они прежде преклонялись. Славянофил Иван Аксаков, пользовавшийся огромным влиянием в русском обществе, писал в газете, что "не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев". Особенно привлекал многих один из самых крупных писателей того времени Федор Михайлович Достоевский. Двойственно было его отношение к еврейству, где неприязнь боролась с изумлением, особенно когда он вспоминал о неистребимости этого народа в течение сорока веков. "Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, - писал Достоевский, - а некоторая идея, движущая и влекущая, нечто такое мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнести своего последнего слова". И хотя он постоянно заявлял - "Я вовсе не враг евреев, и никогда им не был", его частые высказывания о пагубной роли евреев производили тяжелое впечатление на еврейскую интеллигенцию, которая с распростертыми объятиями шла на сближение с русским народом. "Верхушка евреев воцаряется над человечеством все сильнее и тверже, и стремится дать миру свой облик и свою суть", - писал Достоевский. Он выступал "за полнейшее равенство прав (евреев) с коренным населением", но только после того, как "еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться правами этими без ущерба коренному населению".
Во время русско-турецкой войны возросли славянофильские настроения в обществе и ухудшилось отношение к евреям. Не успела закончиться эта война, и многие еврейские солдаты не излечились еще от полученных ран, как в городе Калише Царства Польского уже произошел еврейский погром. Толпа громила синагогу, лавки и дома евреев, а петербургская газета "Новое время" сообщила об этом в такой игривой форме: "Полудети-католики преисправно кро-вянили морды жидят и жидовок". Эта газета выделялась своими юдофобскими выступлениями, публиковала всякий слух, порочащий евреев, и перепечатывала любую клевету из любого российского или заграничного источника. В 1880 году редактор "Нового времени" А.Суворин опубликовал статью "Жид идет!", и это заглавие стало лозунгом времени и определило антиеврейскую политику на несколько десятилетий вперед.
3
В годы правления Николая I евреи не принимали никакого участия в русском общественном движении. Еврейское население черты оседлости жило особой, замкнутой жизнью, стараясь оградить себя от внешнего влияния, а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими и случайными, их интересы не совпадали с интересами русского общества, да они практически и не разбирались в оппозиционных настроениях того времени.
При Александре II значительно возросло количество евреев в гимназиях и университетах, расширились их контакты с русской интеллигенцией, и еврейские студенты сразу же стали копировать "нигилистические" взгляды и привычки русской молодежи. В середине шестидесятых годов на улицах Киева можно было уже увидеть длинноволосого еврея-студента в пледе, накинутом на плечи, и с палкой в руке, или еврейскую девушку с коротко остриженными волосами. Это вызывало у евреев возмущение или насмешки, но жизнь двигалась дальше и тянула за собой многих. Заговорили уже о долге интеллигенции перед народом, и молодые люди специально подвергали себя всяким лишениям, ели только черный хлеб с селедкой и страдали оттого, что и такая "жизнь в роскоши" куплена "страданиями и трудом миллионов". Русская молодежь - для искупления своей вины - стала устраивать для рабочих вечерние и воскресные школы, открывала кооперативные лавки, швейные и переплетные мастерские на артельных началах, - а еврейская молодежь делала то же самое по их примеру, чтобы "вернуть долг народу".