Из свидетельства беженцев (зима 1939–1940 года): "На двухкилометровой нейтральной полосе в течение декабря‚ января‚ февраля и марта – под голым небом‚ на ветру и морозе‚ под снегопадом – располагались обозом толпы бедолаг‚ укрытых перинами и одеялами‚ жгущих по ночам костры либо стучащих в крестьянские хаты с просьбой о помощи... За переправу через Буг на советскую сторону платили одеждой‚ драгоценностями‚ долларами..." – "Был декабрьский мороз. В ту ночь скончалось четверо детей. И тогда мама решила спасти хотя бы меня. Мне было четыре года‚ но я помню это до сих пор. Меня одели тепло‚ мама положила в карман записку с именем и адресом отца‚ который уехал первым‚ и сказала: "Иди сам – вперед и вперед‚ пока не доберешься до первой деревни". Я перешел границу. Помню русского солдата: он меня не задержал‚ пропустил, только выругался. Я шел очень долго‚ а когда добрел до деревни‚ было уже темно. Я стоял на улице и плакал. Какая-то женщина завела меня в дом‚ накормила супом и положила спать. Наутро она поехала со мной в Белосток искать моего отца..."
Новые границы охранялись поначалу не очень тщательно‚ и один из беженцев вспоминал: "Я провел в Белостоке год и за это время трижды переходил из советской зоны в немецкую... желая успокоить маму‚ что я жив и здоров". Но вскоре положение изменилось. Органы НКВД проводили облавы в приграничных деревнях‚ вылавливали беженцев и возвращали их обратно в немецкую зону; отправляли через границу и "социально чуждые элементы"‚ а также больных‚ престарелых‚ неспособных к труду. Беженцам предлагали завербоваться на тяжелые физические работы на севере СССР либо также попасть в принудительную высылку; многие требовали‚ чтобы их отправили в демократические страны либо в Палестину‚ но их возвращали в зону немецкого правления‚ или – как тогда отмечали на советских картах – в "область государственных интересов Германии". В конце 1939 года в СССР ужесточили закон о нелегальном переходе границы и пойманных беженцев стали посылать также в лагеря заключения.
Все жители присоединенных польских земель автоматически получили советское гражданство; когда перед беженцами поставили обязательное условие – тоже стать советскими гражданами‚ это увеличило поток евреев из СССР. Одни опасались ареста за принадлежность к какой-либо политической партии‚ другие не желали расставаться со своими сбережениями; были и такие‚ что перешли на советскую территорию во время массового бегства и стремились теперь вернуться домой‚ к родным. Во Львове‚ возле немецкого пункта регистрации‚ стояли длинные очереди‚ и кое-кто даже предлагал взятки немецким офицерам‚ чтобы получить разрешение на въезд в Генерал-губернаторство‚ а затем уйти на Запад через румынскую границу.
Беженцы‚ получившие советское гражданство‚ продолжали оставаться под подозрением: в их паспортах существовала специальная пометка‚ за ними внимательно наблюдали органы НКВД‚ их обвиняли в "антисоветской клеветнической агитации"‚ ограничивали свободу передвижения‚ не разрешали жить возле западной границы и в больших городах. Часть беженцев осела в присоединенных районах Западной Украины и Западной Белоруссии‚ но многих из них – особенно тех‚ кто не принял советское гражданство, – повезли на восток‚ на спецпоселение.
Из воспоминаний (город Витебск): "Помню‚ мы бегали в клуб‚ где они сидели на узлах‚ как на вокзале. У них был особый‚ не "наш" вид, их отличала элегантная европейская одежда... Эти люди вызывали одновременно и восхищение‚ и острую жалость. Многие из нас выражали свое сочувствие посильной помощью: приносили в клуб одеяла‚ подушки‚ посуду. Моя мама‚ вздыхая‚ горевала: "От какой жизни бежали и к чему‚ бедные‚ пришли!" – и отнесла в клуб мой любимый голубой плед. А Блюма ядовито и зло пресекала мамины сочувственные слова: "А что их жалеть? Буржуи! Буржуи и есть. Вы что‚ разве по ним не видите?.."
5
В 1930-е годы советская пропаганда осуждала расовую политику правителей Германии‚ их "каннибальский" антисемитизм и клеймила антиеврейские законы‚ принятые "фашистским рейхстагом" в Нюрнберге. Высказывания в газетах и книгах отражали политику того времени: "в фашистском аду"‚ "беснующиеся варвары"‚ "антисемитское бешенство коричневых дикарей"‚ справлявших "кровавые оргии по всей стране". Объединили понятия "капитализм" и "фашизм" и провозглашали в лозунгах: "В странах капитализма‚ в странах фашизма миллионы рабочих и крестьян обречены на голод‚ нищету и безработицу. Долой фашизм! Долой капитализм! Да здравствует советская власть во всем мире!" В 1938 году в газете "Правда" высмеяли утверждение Гитлера‚ будто евреи захватили власть в СССР: "Советское государство‚ по Гитлеру‚ управляется "небольшой еврейской интеллигентной группой". Бедный фюрер со своим чувством преследования. Он уже истребил евреев вокруг себя‚ а теперь они ему мерещатся в других странах".
Затем началось сближение с Германией‚ и еврейская тема стала исчезать со страниц книг и газет. Изъяли из употребления граммофонную пластинку с речью В. Ленина "О погромной травле евреев". Из таблицы геометрических фигур учебника математики убрали пересекающиеся треугольники – "националистический сионистский знак". Не разрешили к опубликованию "Сказку" М. Горького‚ которая начиналась таким образом: "В некотором царстве‚ в некотором государстве жили-были евреи – обыкновенные евреи для погромов‚ для оклеветания и прочих государственных надобностей..."
После подписания советско-германского пакта с экранов кинотеатров и с театральных сцен убрали антифашистские фильмы и спектакли‚ в газетах и книгах исчезли упоминания о расистской идеологии нацизма и преследовании евреев в Германии; на лекциях и собраниях перестали обличать "фашизм" и "гитлеровский режим"‚ а взамен этого заговорили об "англо-французских поджигателях империалистической войны", которые "делают всё для усиления войны, для распространения ее на другие страны". Современники свидетельствовали: "В один из воскресных дней прямо из Берлина транслируется выступление Гитлера. Прикованные к радиоприемникам москвичи в течение двух часов с недоумением слушают исступленные выкрики нашего "союзника"..." – "Многое представлялось необъяснимым‚ диким‚ противоестественным... Фашистов перестали называть фашистами – ни в печати‚ ни в мало-мальски официальных докладах и речах найти это слово стало невозможно... Да‚ нелегко было понять‚ что к чему!"
Цензура запретила более четырех тысяч "антигерманских" произведений литературы и искусства; даже о знаменитом Ледовом побоище – победе Александра Невского над немецким рыцарским орденом – предпочитали не упоминать. Не допустили к постановке пьесу П. Маркиша "Клятва" в московском театре ГОСЕТ – о еврейской семье‚ которая бежала из Германии в Палестину. Не позволили кинорежиссеру С. Эйзенштейну снять фильм о деле М. Бейлиса‚ так как эта тематика "не представляет интереса". По указанию свыше‚ Эйзенштейн поставил в Большом театре оперу Р. Вагнера "Валькирия" – любимую оперу Гитлера; побывав на премьере‚ немецкие дипломаты назвали спектакль "еврейско-большевистским"‚ и вскоре "Валькирию" сняли с репертуара.
Немецкий посол сообщал из Москвы: "Советское правительство делает всё возможное‚ чтобы изменить отношение населения к Германии. Прессу как подменили... Антинемецкая литература изымается из книжной продажи..." Из магазинов и библиотек изъяли книгу‚ в которой упоминалось о распространении в Германии "Протоколов сионских мудрецов"‚ – по мнению цензора‚ "в условиях настоящего времени содержание книги не соответствует нашей внешней политике". Изымали книги советских авторов об антисемитизме в СССР. Не разрешили напечатать сборник статей руководителя немецких коммунистов Э. Тельмана‚ который сидел в берлинской тюрьме‚ – за "слишком резкие" нападки на нацистских лидеров. Рассыпали набор книги И. Эренбурга о гражданской войне в Испании‚ когда на стороне генерала Франко воевали немцы. "Однажды‚ – вспоминал Эренбург‚ – я услышал также такие слова (в то время диковинные): "Людям некоторой национальности не нравится наша внешняя политика. Это понятно. Но пусть они приберегут свои чувства для домашних..." Меня это поразило. Я еще не знал‚ что нам предстоит".