Сборы евреев в одном месте перед последующим уничтожением сопровождались разными причинами: "проведение регистрации", "заселение малонаселенных районов Украины", "вывоз на летние сельскохозяйственные работы", а то и переселение на новое место "для улучшения условий жизни". Старикам и инвалидам говорили, что их посылают "в еврейский приют для престарелых и больных". В Новороссийске евреям приказали явиться на место сбора, откуда их отвезут "в одну из станиц Краснодарского края, где уже собрано всё еврейское население Кубани". В Краматорске на Украине, в Элисте в Калмыкии, в Дубоссарах в Молдавии объявили, что их "отправляют в Палестину".
До последнего момента обреченных держали в неведении, предлагали взять с собой теплую одежду, запасы пищи на пару недель, хотя жить им оставалось два-три часа. До последней минуты они не верили‚ что может произойти нечто подобное; человеческий мозг отказывался это воспринимать – хладнокровное и запланированное уничтожение целого народа, а потому расправа заставала их растерянными, неподготовленными к каким-либо действиям. Григорий Шур (гетто Вильнюса): "Забираемые врасплох и уводимые из гетто не могли поверить, что их действительно ведут на смерть, что будут убивать абсолютно ни в чем не повинных людей, – разум не мог вместить этого… И ни у кого не было оружия".
Отбирали физически сильных мужчин, строили их в колонны, давали в руки рабочие инструменты, сообщали, что отправляют на работы, будут кормить, выделять продовольствие для семьи, – а неподалеку уже ожидали вырытые могильные рвы. Затем собирали их жен с детьми, подавали грузовые машины, пообещав отвезти к мужьям, и тоже уничтожали. Перед казнью заставляли раздеваться – голый человек чувствовал себя беззащитным и терял во многом способность к сопротивлению. После первых акций оставались в гетто в основном женщины с детьми, старики, нетрудоспособные, которые были не в состоянии бороться. Порой, по окончании очередной облавы, заверяли председателя юденрата, что "больше расстрелов не будет, так как гетто очищено от неблаговидных элементов. Можете всех успокоить, чтобы занимались своими делами, теперь мы вас не тронем". Это вселяло надежды в измученных, отчаявшихся людей – до следующей акции уничтожения.
Каждый пытался спрятаться, переждать облаву, спасти жену, детей, родителей, спасти хоть кого -нибудь – надежда сохранялась в самые страшные периоды, и в дневнике того времени повторялось неоднократно: "Наша участь предопределена. Наше положение безнадежно. И всё же…" Религиозные люди повторяли с верой, которая сохранялась до конца: "Господь может вмешаться в самую последнюю минуту и спасти нас. Молниеносно избавление Всевышнего…"
Трудно было уйти из гетто‚ которое охраняли. Еще труднее было покинуть родителей‚ малолетних братьев и сестер‚ обреченных на уничтожение‚ – не каждый решался на это и оставался со своими близкими; семьи не желали расставаться и шли на гибель, даже если кто-то из них мог спастись. Украинская женщина предложила вывести из гетто десятилетнего Люсика Ваксельмана, но он не захотел оставить своих маленьких сестер: " Девочкам в темноте страшно. Я им сказки рассказываю…"
"Нас было пятьдесят сильных мужчин, и мы могли разоружить сопровождавших нас двух полицейских. Но это привело бы к гибели сотен евреев в местечке…" Одни пытались сопротивляться. Другие были настолько ошеломлены потерей родителей или детей‚ что становились невменяемыми и не реагировали уже ни на что. Это была не трусость, а нежелание жить в тех условиях, которые им создавали, ибо в гетто и в лагерях применялась изощренная система уничтожения человеческого достоинства. В одеждах неизвестной женщины обнаружили записку: "Уже в самом начале было убито около 5000 мужчин и среди них мой муж… Нет сил плакать, ты уже не человек, сердце окаменевает, чувства притупляются. Никакие известия не трогают тебя, и совершенно спокойно идешь навстречу смерти…"
Мейлах Бакальчук-Фелин свидетельствовал : "Во время страшных потерь, находясь в тисках гетто, все были как бы в состоянии оцепенения, парализованности. Все были охвачены безнадежностью и отчаянием… Даже дети похожи были на дряхлых стариков… Моя дочурка Фелинька всё время успокаивала себя словами: "Где это сказано, что я должна жить семьдесят–восемьдесят лет, а не шестнадцать– восемнадцать?" Я слышал, как маленькие дети говорили с безразличием: "Роют ямы…"
Крым: "10 декабря началась "эвакуация" симферопольских евреев… Плач, вопли! Мы с женой решили: тоже пойдем. Мозг не выдерживал напряжения последних дней. Будь что будет, лишь бы скорее какой-нибудь конец…"
Кременец, Украина: "Люди в апатии. Лишь бы скорее кончилось, лишь бы скорей. Так действуют голод, побои…"
Минск: "Люди вели себя по-разному. Некоторые пытались бежать из колонны, но их тут же настигала пуля, некоторые снимали кольца, часы и этим пытались откупиться. Одни молились, другие плакали. Все были в панике, не знали, как лучше поступить, что делать. Почти все были связаны семьями. И даже тут опять прошел слух, что просто переселяют. И когда им это говорили, они верили. Верили, потому что хотели верить. Это была единственная надежда на спасение…" Из показаний немецкого военнослужащего: "Евреи к моменту казни почти умирали от голода. По-видимому, они неделями не получали еды…"
Отчего же обвинения в трусости и пассивности предъявляют только евреям? В немецких лагерях находились сотни тысяч людей разных национальностей, которые покорно терпели голод, побои, рабский труд, уничтожение родных, близких, товарищей по несчастью и не восставали против своих мучителей. А миллионы жителей покоренных стран Европы, которые терпеливо ожидали освобождения? Миллионы военнопленных?..
Из воспоминаний выживших:
"Рядом с нами были военнопленные в бараках – сотни, тысячи, и их гнали на работу полицаи – несколько десятков человек охраны!.. Каждый день из их бараков вывозили мертвых людей. Почему они не бежали? Почему эти люди, не отягощенные семьями, не бежали? Шли – голые, измученные, при них не было женщин и детей, не было стариков, а они шли…"
"Евреи знали, что если они и убегут из колонны, то им всё равно деваться некуда, так как их тут же выдаст кто-нибудь из местного населения. А пленные русские солдаты – это были молодые мужчины, пусть даже изможденные, но не связанные семьями, детьми, стариками. Были среди них и командиры с военным опытом. Если бы они одновременно по команде… разбежались, то у них было бы значительно больше шансов спастись…"
"Почти всё местное население, независимо от политических настроений, относилось к пленным сочувственно… Однако я не помню случая, чтобы пленные, десятки тысяч молодых мужчин, разбежались по своей инициативе…"
3
Так почему они шли на смерть без сопротивления, почему давали себя убивать? На это ответил Эли Визель, узник концлагерей:
"Оставьте же их в покое. Не выкапывайте их, умерших без погребения. Оставьте их там, где им следовало бы остаться навсегда, и такими, какими им следовало бы оставаться: незаживающей раной, неизлечимой болью в глубинах вашего существа. Радуйтесь, что они не проснутся, не сойдут на землю, чтобы судить живых…
Не знаю почему, но я запрещаю вам спрашивать. Мир молчал, когда евреев убивали массами, когда их превращали в топливо; пусть он, хоть из приличия, помолчит и теперь. Вас мучают вопросы? Не дают спать спокойно? Тем лучше. Вы хотите всё узнать и понять для того, чтобы перевернуть страницу, не так ли? Чтобы иметь возможность сказать себе: с этим делом покончено, всё в порядке. Не ждите, что мертвые придут к вам на помощь. Их молчание переживет их…