Совсем другое положение сложилось в Сормове уже в самые первые годы XX столетия.
Открытые в конце XIX века при сормовской приходской школе ремесленные классы для девочек через 2–3 года начали выпускать партиями превосходных портных и белошвеек. Сормово тех лет — громадное село с почти тридцатитысячным населением, так что работы портнихам и белошвейкам хватало. Девушки-ремесленницы зарабатывали в день 60–70 копеек, а перед большими праздниками — и до рубля.
Вот такие девушки — «образованные», то есть, закончившие приходскую школу, и с «приданым», каковым можно считать владение ремеслом, — стали наиболее желанными невестами для молодых рабочих, собиравшихся обзавестись семьями. Сумма заработков в такой семье — полтора целковых мужа плюс семьдесят копеек жены — казалась вполне достаточной для сносного существования.
В сормовском матримониальном быту начала 1900-х годов дело обычно не обходилось без традиционного сватовства и услуг свахи.
В воскресенье, после «пирога», сваха, наряженная в «парадное» шерстяное платье и с ковровой шалью на плечах, являлась к намеченному ею после предварительных справок сормовскому столяру, слесарю или токарю. Выпив — после долгих упрашиваний, — чашку чая, сваха заводит степенную, полную достоинства речь: «Погляжу я на вас, Иван Никитич (или, скажем, Никита Иванович), человек вы трезвый, работящий, а живете, можно сказать, один как перст… Не гоже это, обзакониться бы надо… Есть у меня на примете девушка на Песках (или в Новом поселке, или в Дарьине), вашего же строгальщика дочь. Хорошая, работящая, шить умеет и верхнее, и нижнее… Приданое себе запасла: перину, бурнус на вате и „божье благословение“ в посеребренной ризе… Чем вам не пара, Иван Никитич? Сходим, поглядим, а коли понравится, так честным пирком, да и за свадебку…»
Иван Никитич (или Никита Иванович), справившись предварительно, какова «невеста» на личико и сколько зарабатывает, да нет ли про нее дурной славы, идет в следующее воскресенье «смотреть невесту», после чего в громадном большинстве случаев брак и слаживается.
Губернские интеллигенты, собираясь в те годы на «субботы» местной поэтессы Т. Д. Мысовской, до хрипоты спорили между собою, может ли такой скоропалительный сормовский рабочий брак быть счастливым.
Общим приговором было: «Да, может, но при наличии 10 добавочных условий:
1. Если заработок мужа будет повышаться вместе с ростом семьи.
2. Если не будет перерывов в работе мужа.
3. Если жена не перестанет прирабатывать шитьем.
4. Если число детей не будет больше трех-четырех.
5. Если серьезные болезни не будут заглядывать к ним в дом.
6. Если муж не получит вдруг увечья или травмы на заводе.
7. Если жена не свалится с ног от домашней работы.
8. Если цена на съестные припасы не будет расти кверху.
9. Если муж не начнет „зашибаться хмельным“.
10. Если жена не сбежит от „счастливой жизни“ куда глаза глядят».
Эти десять условий в сормовском быту никогда или почти никогда не соединялись вместе, а отсутствие хотя бы одного делало жизнь рабочего хоть и не «счастливой», но «сносной». Если одновременно два или три из перечисленных условий не выполнялись, то жизнь заводского труженика-семьянина становилась «едва переносимой». При соединении же двух тягчайших зол — безработицы и алкоголизма, — семьи сормовских рабочих влачили жалкое существование.
Вопросы воспитания юного поколения рабочих завода «Сормово» также бывали предметом обсуждения в нижегородских газетах. Сообщения, помещаемые в рубрике «Сормовская хроника» «Нижегородского листка», отчасти освещали жизнь сормовских детей, мало известную губернской публике.
Предоставленные сами себе, сормовские ребятишки дошкольного возраста, играли на широких пыльных, пустынных по будням улицам в козны, свайку, чушки (городки), а если имелся мячик, то и в лапту. Шум, гам, ссоры, плач и совсем не детские словечки были непременной принадлежностью этих игр.
Дети постарше, уже знакомые со значением и ролью денег в быту, старались, поощряемые родителями, добыть их, как умели. Для этой цели одни, например, отправлялись на вокзал «сормовского вагончика» и, дождавшись отхода поезда, услаждали слух пассажиров пискляво или визгливо исполняемыми песнями: «Я на горку шла…» — это девочки, и «Последний нонешний денечек…» — мальчики. Копейки и семишники — двухкопеечные монеты сыпались в шапки или передники малолетних певцов и певиц.