Около трех недель, до 20 августа завод бездействовал. Директор Мещерский уехал в отпуск и более не возвращался. На пост директора правление Акционерного общества «Сормово» поставило старшего механика Н. Н. Приемского. Молодые рабочие радовались, а старые говорили: «Подождем — увидим». Скептики оказались правы: начальником громадного завода сделался сухой и желчный инженер-карьерист с замашками неуемного самодура.
Вступая в должность, знакомясь со служащими предприятия, Н. Н. Приемский заявил, что он в короткий срок «выметет из Сормова все непорядки, мешающие плодотворной производительной работе». Нескольких месяцев хватило, чтобы все рабочие, конторские служащие и добрая половина инженеров возненавидели директора.
17 октября страну взбудоражило сенсационное известие: император Николай II объявил манифест, в котором сообщал о намерении даровать народу свободу совести, слова, печати, собраний и союзов… Ликование в Сормове, как писал «Нижегородский листок», не поддавалось описанию. Рабочие толпами ходили по улицам, приветствуя «свободу». Полиции не было видно, на митинги и сходки собирались, где и когда хотели. Люди свободно обсуждали свои нужды, надеясь на скорые перемены. Церковно-приходские школы в Сормове по требованию рабочих должны были перейти в земство. Библиотеку-читальню решено было передать в ведение выборного правления. Предпринимались шаги для утверждения устава профессионального союза. Начала работу ссудно-сберегательная касса…
Злободневные события ярко отразились в песенном творчестве сормовских девушек:
Увы! Призрак «свободы» витал над Сормовом всего три недели.
Официальная печать в пространных статьях разъясняла населению: царь-де еще не дал народу пять свобод, а только намеревается их дать. Но поскольку народ еще «не созрел» для «свобод», его нужно исподволь, не спеша подготовлять к ним…
Полиция опять подняла голову, в Сормово на помощь полиции прибыл еще и отряд казаков. Отмененное было в Балахнинском уезде «положение усиленной охраны» вновь начало действовать. Для проведения рабочих собраний требовалось полицейское разрешение. Шествия и манифестации были запрещены.
Рабочие весь ноябрь были заняты решением неотложных проблем заводской жизни. Вопрос о взаимоотношениях рядовых рабочих с заводским начальством и цеховыми организациями все еще не был решен.
Первого ноября в помещении штамповального отдела кузнечного цеха рабочие собрались для общественного суда над мастерами Кулаковым и Бердниковым, обвинявшимися в том, что они требуют от подчиненных взятки и подарки. Собрание открылось речью рабочего-обвинителя, который обрисовал положение и силу мастеров, являющихся в цеху как бы самовластными царьками, а подручные — их сатрапами. «Горе рабочему, который находится под властью нечестного мастера!» — горячо воскликнул обвинитель.
Кулаков и Бердников не признали за собой вины, но на собрании были названы фамилии многих чернорабочих и одного машиниста, заявивших о взятых с них деньгах.
Собрание вынесло решение: обратить на это внимание мастеров, а если позорные поступки Кулакова и Бердникова повторятся, присутствующие на собрании примут более радикальные меры.
Это был первый в истории Сормова суд рабочих, которые отнеслись к делу серьезно, без шуток и зубоскальства. На суд собралось триста шестьдесят человек мастеровых.
Третьего ноября произошло еще более важное «юридическое событие». Рабочие вывезли на тачке из цеха и сбросили в дворовую мусорную яму И. В. Матвеева, заведующего заводским Центральным магазином. Слава Матвеева — матерого взяточника и нечистого на руку хранителя заводских материалов — давно гремела по всему Сормову. Рабочие дождались, наконец, случая открыто выразить свое долго скрываемое отношение к нему.
И не раз еще в ноябре повторялись случаи рабочего суда и рабочей расправы над администраторами, которые, конечно, этого заслуживали.