Мы тщательно систематизировали эти сведения и отпечатали на поповском "Ундервуде" письмо Гималайскому. Это были наши точные предсказания на будущее. Последние две страницы занимали наши рекомендации и предостережения, которых он, как показало время, не послушался.
По нашему глубокому убеждению, знающий обо всём на несколько ходов вперёд Павел Андреевич мог прийти к власти гораздо раньше, чем в 1985 году, и ускорить крах ненавистного нам режима.
Гениально, не правда ли? А поскольку мне на то время было уже не двадцать, нельзя даже сослаться на молодость и отсутствие жизненного опыта.
Что ещё сказать? Месяца через два Попов сумел передать письмо Гималайскому через его астролога, и тот изо дня в день с изумлением наблюдал, как сбываются, буква в букву, наши пророчества. На последней странице мы обещали выйти на прямой контакт ровно через год - в том случае, если "путём сличения имеющегося у вас и фактического (газетного, проч.) материала сможем проследить конкретные действия с Вашей стороны, направленные на реализацию данных нами временных рекомендаций". Именно так мы и написали.
Наступил август 1983 года, и однажды Попов принёс в котельную встревожившее весь оккультный мир известие: предсказания всех специалистов в области чёрной и белой магии, от кабалистов до астрологов, повернулись в худшее для нашей страны и мира положение.
Павел Андреевич всё ещё молчал. В том смысле, что мои воспоминания о будущем и фактический материал были абсолютно идентичны.
Из записок Веры Дансевой
В нашей комнате, прямо посередине, висит тяжёлая боксёрская груша. Она висит на крюке, предназначенном для люстры, но люстры у нас нет. Нам нравится торшер и светильник над кроватью, а люстра была, конечно, но её разбили по случайности.
Мой муж купил эту грушу по моей просьбе, когда я начала перенимать у него поповские уроки так называемого каратэ. В школьные годы я занималась спортивной гимнастикой, и теперь мои мышцы снова приобретают прежнюю упругость. Только в эту грушу я могу вложить всю силу моего удара, иначе кому-то придётся плохо.
Так вот, всё это ерунда. Просто иногда мне необходимо снять напряжение, а если ещё точнее - синдром. И тогда я начинаю избивать грушу - руками, ногами и локтями, головой и в прыжке, с разворота и лёжа - до полного изнеможения.
На какое-то время это отвлекает, но иногда всё же приходится выкурить косячок-другой, чтобы себя обмануть...
Да, так оно и есть. Я надеялась, что вернув себе ещё не отравленное наркотиками тело образца 1982 года, смогу с этим покончить. Вернее, не начинать. Я думала, что эта зараза кроется в моём теле - в каждой клеточке мозга, в каждой молекуле моей крови...
Всё оказалось сложнее. ЭТО находится в моём сознании, к которому я глупейшим образом пристегнула своё новенькое тело. Я была и осталась законченной наркоманкой, ничего тут не поделаешь.
Можно лупить до полного изнеможения боксёрскую грушу, можно обманывать себя забитой папироской, но рано или поздно ЭТО наступит. Я опять начну убивать своё новенькое тело, а потом и душу, потому что нельзя служить двум господам одновременно.
Когда я начну, понадобятся деньги, много денег, рублей по пятьдесят на каждый день. Это не реально. Придётся уйти из дома и связаться с какой-нибудь вонючей компанией, где есть выход на фармакопею и где с тобой будут делать всё, что захотят. Заставят воровать или давать подонку в белом халате за чистые рецептурные бланки. Прекрасная перспектива. Зря я обнадёжила Карлова и втянула его в эту историю. Чёрт дёрнул выйти за него замуж.
Последнее время у меня плохое предчувствие по поводу всех нас. Это плохо кончится.
Шурик
Дождливым августовским вечером, когда на улице, скорее всего, начинало темнеть (в нашей кочегарке не было ни одного окна), а дождь так барабанил по жестяному навесу, что было слышно изнутри, мы с моим могучим другом несли очередную вахту.
Летом здесь делать нечего: работает один котёл, да и тот только днём. Я что-то пописывал, а Попов слонялся и маялся от безделья, пытаясь завязать со мной разговор и получая один и тот же ответ: "Не мешай, пожалуйста". Время от времени Попов, заметив на порядочной высоте неровность в кирпичной кладке, высоко подпрыгивал и отбивал ногой, одетой в тяжелый башмак, неосторожно высунувшийся кусок кирпича. В тех случаях, когда подпрыгивать приходилось особенно высоко, он проделывал в воздухе сальто и ловко приземлялся на ноги с каким-нибудь идиотским цирковым возгласом. Он меня очень отвлекал.
Неожиданно, нарушив мерное течение нашего трудового дня, в дверь раздался звонок. Попов что-то напевая, пошел открывать. Я с досадой подумал, что если это мастер участка, то для нас найдется какая-нибудь грязная работа: шла подготовка к отопительному сезону.
Наверное потому, что это оказался не мастер, наше первое движение в сторону гостя было доброжелательным.
- Здорово, мужики! Обсохнуть пустите?
Широко улыбаясь, на пороге стоял белобрысый молодой человек с монголоидным типом лица.
Попов проводил его к горящему котлу, я приветливо кивнул и, убрав свои записки, закурил.
Незнакомец бросил на топчан спортивную сумку, снял лёгкий, мешковатый по моде плащ песочного цвета, повесил его на горячую трубу и, оставшись в белой футболке, джинсах и новеньких резиновых кедах, сделал несколько бодрых взмахов руками. Его худощавое тело, при росте чуть ниже среднего, выглядело тренированным и мускулистым.
- Попал, это называется! До нитки! - весело болтал незнакомец. В прошлом году в лодке волной накрыло, это у нас там, на Онежском, у самого берега уже, а ветер, собака, - ураган! Проканителил два месяца с воспалением лёгких. Мужики говорили, что если бы двести грамм на грудь сразу принял, то никакая стихия нипочём.