Капитан прикурил папиросу и мечтательно затянулся. Потом взгляд его упал на бланк протокола, и уголки рта приняли обычное выражение. Докурив, он вмял окурок в пепельницу и, мгновение поколебавшись, скомкал бумагу и выбросил её в корзину. Поднялся, приблизился к рассверленному дырочками стеклу «аквариума» и спросил:
— А ты, случаем, не больной?
Близоруко щурясь без очков, Петрушка жадно ухватился за протянутую ему соломинку:
— Товарищ дежурный, четвёртый год страдаю аденомиозом вульвы головного мозга. Живу на дорогостоящих импортных таблетках, принимаю по часам. Мне уже давно надо. Отпустите меня, товарищ дежурный!
Поскрипывая сапогами, капитан прошёлся по отделению, постучал ручкой по стеклянной поверхности стола, не поднимая глаз, спросил:
— Родные есть?
— Жена, мать престарелая, — быстро ответил Сева.
— Телефон какой.
Сева назвал номер Зинаиды, капитан набрал.
— Петрова здесь проживает? Петров Всеволод Борисович ваш супруг?
Со страхом и надеждой Петрушка прислушивался к разговору.
— Из двадцать седьмого отделения милиции беспокоят. Можете за ним приехать? Переулок Крылова три. Ничего страшного. Нарушал порядок. Штраф заплатит. Десять рублей. Можете сейчас.
Петрушка выдохнул с облегчением.
— Петров, сейчас за вами супруга приедет, — обратился к нему капитан, внезапно перейдя на «вы». — Заплатите штраф десять рублей за нарушение общественного порядка и можете ехать домой лечиться. Всё понятно?
— Так точно! — подтвердил Петрушка, глядя на милицейского капитана почти с нежностью.
Не прошло и часа, как Зинаида опять, второй раз за эти сутки, сажала в такси неугомонного супруга.
Первые месяцы нашего пребывания в новом качестве Петрушка не переставал удивляться происходившим с нами переменам.
Сначала моё внезапное сближение с Верой Дансевой. Ещё со школы Сева знал нас обоих как облупленных и не допускал мысли, что Вера вообще когда-нибудь выйдет замуж. И уж тем более за давно и безнадёжно влюблённого меня.
Второе коленце выкинул Дима Котов, ставший в одночасье звездой ленинградского андеграунда. Что из себя представляет Дима Котов, нам всем было приблизительно понятно. Из него мог получиться хороший администратор, но никак не поэт и не музыкант.
Однажды в мае мы вчетвером собрались выпить у Котова, и у меня с Верой зашёл спор. Я настаивал, что состоявшуюся ближайшим летом связь Петрушки и Зинаиды необходимо расстроить. Вера утверждала, что мы не можем вмешиваться в чужие судьбы. (Если бы я знал, насколько она права…)
Подвыпивший Котов привязался к нам со своим ансамблем. Он держал в руках блокнот и карандаш.
— «Группа крови на рукаве… не остаться в этой траве?…» Чего-то я… из головы вылетело.
Этого делать не стоило. Вера любила песни Цоя и тогда, в восемьдесят восьмом, находилась под впечатлением от его последнего альбома. Пока Котов использовал материал безразличного ей «Наутилуса», она забавлялась. Но когда в ход пошли изуродованные до неузнаваемости, исполняемые идиотом Степановым, её любимые песни, терпение лопнуло.
— Что? Группа крови? Сейчас узнаешь.
Котов внезапно получил звонкую затрещину и выронил блокнот.
— Будет тебе и группа… и крови…
Я схватил свою жену за руки и силой вывел из комнаты.
— Скотина, я ему давно хотела морду набить, — кипятилась Вера.
Я затащил её в ванную, нагнул голову под кран и пустил холодную воду.
Вообще-то Вера девушка физически сильная. В школьные годы она занималась спортивной гимнастикой, могла бы стать чемпионкой, но, понятное дело, не прижилась в коллективе. А в последние месяцы я, на свою голову, занимался с ней так называемым каратэ. В кочегарке меня натаскивал Попов, а дома мы с женой устраивали лихие побоища, орудуя подушками и чем попало. Заметив, что достать меня становится всё труднее, Вера потребовала объяснений. После этого мне пришлось с ней заниматься. Теперь меня били и на работе, и дома. А для Котова всё могло закончиться ещё хуже.
Однако, пора уже рассказать главное.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Бесцеремонное вторжение на территорию, строго охраняемую государством
В одном ещё убережённом от прогресса цивилизации уголке природы Подмосковья, на огромном участке восхитительного соснового бора располагалась одна из самых лучших и желанных правительственных дач. Не самая богатая, но достаточная для того, чтобы товарищи по партии, обделённые таким счастьем, о ней ничего не знали. И хотя участок находился недалеко от города, приблизиться к нему человеку непосвящённому было непросто. Уже на повороте шоссе, ведущего в сторону заповедного местечка, на специальным посту ГАИ, отсекали всех лишних. Ещё дальше находился блокпост с охраняемым военными шлагбаумом.
Дорога с нездешним идеальным покрытием вела к железным краснозвёздным воротам, которые по сигналу с поста распахивались настежь, и машина хозяина, не сбавляя скорости, влетала на заповедную территорию.
По обе стороны от ворот, уходя далеко в лес, тянулась бетонная стена с колючей проволокой. Выстроившийся наряд караула отдавал честь проезжавшим, и ворота снова закрывались.
За стеной продолжался тот же лес, но ещё более густой и ароматный, как будто заботливо ухоженный и политый, с зарослями цветов на полянах, с весёлым щебетанием сытых птиц.
Вот слева от дороги показался добротный двухэтажный дом с островерхой черепичной крышей. Он похож на картинку из книги сказок. Но машина, не сбавляя скорости, катит дальше: это пока только дом для обслуживающего персонала. Вот небольшое кирпичное здание котельной с высокой железной трубой, растянутой с четырёх сторон тросами. Здесь, так же как и в карауле, несут службу солдаты спецвзвода под командой офицера КГБ и армейского прапорщика. В свободное от нарядов время они поступают в распоряжение персонала — столяра, садовника, кухарки, полотёра — или прочёсывают территорию, собирая лишние сухие листья, шишки и ветки; иного мусора здесь быть не может.
Вот дорога идёт под уклон, машина скатывается в болотистую низинку, комариное царство, но метров через сто снова взлетает вверх, ещё выше, чем раньше, и тут у случайного гостя может перехватить дыхание: с пригорка открывается вид на сверкающее лесное озеро, обрамлённое вековыми соснами и поросшими мхом каменными валунами.
Чуть в стороне от песчаного пляжа, опираясь портиком о белоснежные колонны, стоит бывший графский особняк с серпом и молотом на месте родового герба.
Проходит час, другой, в имении наступает вечер.
В озере, всплёскивая то там, то здесь тихую, будто нарисованную, гладь, резвится в нагретой воде рыба. Заходящее солнце рассветило малиновым цветом листву одичавшего яблоневого сада.
В доме с колоннами зажигаются окна. Сначала кухня, потом гостиная и столовая. Потом, после ужина, — кабинет на втором этаже; ещё позднее — супружеская опочивальня.
— Может быть, ты помоешься перед сном? — проговорила Людмила Каримовна, обращаясь к мужу.
Она сидела на краю кровати и не спеша растирала руки кремом. На ней была надета розовая ночная рубашка из тонкой полупрозрачной ткани; на голове, поверх бигуди, сидел такого же цвета чепец.
Павел Андреевич, уже в трусах и в майке, с задумчивым видом остановился возле постели, послушно повернулся и направился в ванную комнату.
— Дружок, ты чем-то озабочен сегодня? — повысила голос Людмила в сторону приоткрытой двери. — Нельзя так много думать, необходимо обязательно давать голове отдых. Занялся бы каким-нибудь спортом… Борис хотя и закладывает лишнего, но играет в теннис — и посмотри, какой у него здоровый вид.