Я не могу сказать, где я очутился, и мы пошли…
У Него были слова и голос, а у меня ничего не было, ни слов, ни голоса.
Он говорил мне и многое показывал, а я внимал и смотрел, но себя я потерял, не видел, не слышал и не знал себя, исчез и растворился перед Ним.
Он позвал меня, и я последовал за Ним. Мы шли садом…
Он указал мне на избушку и женщину. Женщина была беременна, и скоро ей предстояло рожать. Позади неё, как тень, как бледный образ, был Старец, похожий на моего Старца, белый, как лунь. И волосы и лицо его казались прозрачными, как тонкое облако. Куда шла женщина – туда следовал за ней и Старец.
Женщина родила, и древний Старец оставался с младенцем. И чем больше младенец подрастал, тем светлее становился образ Старца. Ребёнок уже ходил, и Старец водил его, взяв рукой за плечо, направлял его. Когда ребёнок стал отроком, Старец был уже таким прозрачным, что его еле можно было видеть.
Всё непрерывно и молниеносно проносилось перед моими глазами, и годы протекали, как короткие минуты…
Отрок уже был высоким юношей, а образ Старца стал совсем невидим.
Но когда с юношей случалась беда или ему грозило несчастье, Старец снова делался видимым и осязаемым, спасал его и защищал.
И сказал мне Тот, в Ком была душа моя, к Кому горело сердце моё любовью, в Ком была вся жизнь моя: «Смотри и внимай, чтобы уразуметь».
И я смотрел и внимал, но уразуметь не мог, ибо душа моя была не во мне – а в Нём, а ум был на земле, где я его оставил. Одна любовь была во мне.
И стал тот юноша – мужем, и видел я много его страданий и горя. Видел томление души его, скорбь, лишения, гонения, поношения и страшную кончину его жизни…
Я ужаснулся его мучениям. Я испытывал их на теле моём и на сердце моём. И раны его – болели на моём теле.
Он в воде тонул, и от меча и пули погибал, и жёг его огонь, и неописуемые бедствия обрушивались на него. Слёзы и отчаяние напали на меня.
Но Тот, Кто, взяв у меня душу, речь, силу и жизнь, оставил мне только неугасающую любовь к Нему, сказал: «Не тревожься и не страшись за того, кого видишь. То его доля, его труд, его жизнь..,»
«Но боль и мучения его – безмерны!» – воскликнул я.
И сказал Тот Светлый, в Ком жизнь моя была: «Боль охраняет тело. Страдания и скорбь будят душу и поучают её. Зло указует путь к любви, а любовь изгоняет страх и побеждает смерть. Любовь и есть Жизнь, Свет, Красота и Сердце».
И дальше говорил мне Светлый и Любящий: «Человек сам строит мост своей жизни, и этот мост – путь, по которому он идёт; благо ему, если он познает путь свой».
Вся жизнь его была мне показана, все страдания его я видел…
И когда Старец, ставший снова зримым, вёл его ко мне, я простёр руки, чтобы обнять его, и всем сердцем своим воскликнул: «О, бедный страдалец! Твои муки – как мои, и твой путь – как мой!»
И я снова услышал свой голос… и снова был совершенно один…
Я увидел подле себя моего Старца, бросился к нему и зарыдал: «Отец! Ты видел, что было с тем человеком? Ты видел его мученический путь? Где он? И где Тот, Святой и Светлый, который взглядом очей Своих зажёг во мне огненную любовь к Нему? И где тот, прозрачный, подобный Тебе?»
Старец ласково утешал меня, говорил, что он поведёт меня хорошим путём и доведёт до блаженных и святых мест, как и обещал. Что он не оставит меня на трудном пути одного, чтобы я не заблудился.
Сердце моё и душа моя снова исполнились радости и надежды.
То, что было дальше, во многом ещё скрыто от ума моего…
Но что в памяти моей – то открывает душа моя.
ГЛАВА 13
Белые люди-шпицы. – Праздники Брака, Рождения, Погребения. – Жизнь на земле блаженных.
Я помнил только одно… Сначала мы летели через ярко-синее пространство, в котором блестело множество круглых шаров. Их было много, словно морской гальки. Потом попали в густые облака. Старец держал меня за руку. Облака стали редеть и совсем исчезли, и тогда я увидел на небе три солнца. Они были неодинаковы. Одно – огромное, другое – меньше, а третье – совсем малое. Небо было ясное, Я не заметил, как мы снова очутились на земле.
Это была необычная и странная земля. Мы пробирались почти непроходимыми лесами. И деревья, и покрывавшие землю растения были не похожи на те, что я знал до сих пор. Деревья эти… были живыми! Скорее, это были причудливые и ветвистые животные, выраставшие из земли. Растения-животные не только двигались, но и раскрывали рты, искали вокруг себя пищу, сосали и глотали её. Одни деревья питались другими, или их плодами, или травою вокруг себя. Деревья смотрели огромными зелёными и голубыми глазами, сгибали шеи, разверзали рты. Они издавали какие-то вздохи, шёпот и гул… Среди них попадались очень красивые головы, рты у которых похожи на зевы цветочных головок, но было и много неуклюжих, похожих на леших.
Мне было жалко их, ибо всякое живое дерево старалось вытащить из земли свои корни и, тяжело покачиваясь, брело на поиски пищи. Оно простирало свои ветви-руки и что-то искало на земле…
Там было также много мелких зверьков и птиц, но все они своей окраской и формой напоминали листья и цветы. Они были смирными и не хищными.
Мимо нас проплелось громадное дерево, с которого свисали, как сосцы, множество плодов, а листья были такие большие, что каждый мог бы послужить крышей для хижины.
Мы шли по дремучему и волшебному лесу, и мне не было страшно. Я испытывал блаженную радость, и всё, что я видел, казалось мне давным-давно знакомым по каким-то снам.
Пройдя лес, мы очутились у берега чистой реки.
Я увидел, что навстречу нам идут люди, подобные птицам… Старец сказал, что они вышли встречать нас как гостей и проводить к себе.
Они были уже совсем близко. Белые, как снег. Приветливые и добрые. Они подошли и поклонились нам, а мы – им. Одежды на них не было, вместо неё – длинные белые волосы, пушистые, как пух или шёлк. Когда они поднимали руки, их волосы свисали, как крылья птиц. Лица, руки и ноги были светло-розовые. И лица – человеческие и очень красивые. На лицах много радости и доброты, а глаза их искрились, как бриллианты. Они были подобны жар-птицам, украшенным, как невесты под венец. Они издавали звуки, подобные музыке, звонкие, колеблющиеся, как голос струны. Их приветствия были похожи на радостное пение.
Жилищ их я не видел. Живут они – как в раю, без ночи и сна.
Питаются они соком цветов, как пчёлы. Ростом – как мы, грешные люди, но двигаются легко, словно они из пуха.
На головах их было нечто, подобное гребню у птиц, похожее на красную розу, и этот гребень украшал их головы, как корона. Посреди этой розы-короны было что-то похожее на сияющий глаз. И когда уходили с неба два больших солнца и оставалось самое маленькое, всё погружалось в сумерки, а глаз в короне сверкал, как звезда, и светил кругом.
Глазом на голове они могли видеть очень далеко – за леса, за горы, за край земли. Эти белоснежные птицеподобные люди обладали необычайным слухом. Они передавали друг другу слова на огромные расстояния и слышали всё, что делается за тысячи вёрст от них. У них были и малые дети, о которых они весьма заботились. Но и детей, и взрослых на этой земле было очень мало.
Среди множества живых растений и зверей жила небольшая стая белоснежных птице-людей.
Старец показал мне три их праздника.
Мы отправились с белоснежными людьми вверх по реке.
Река привела нас под очень высокую гору, которую эта река, как ножом, разрезала пополам.
На вершинах горы, разрезанной рекой, стояло три храма. Храмы не были похожи на наши, это были не здания – а огромные статуи.
Когда мы поднялись к вершине, то увидели там мост, переброшенный через пропасть между гор. Мост был прикреплён к статуям-храмам, обращённым спинами к пропасти. Взойти на этот висячий мост можно было только через храм. И называли его Живым Мостом.
На левой стороне, где мы очутились, было уже много белых людей. С блаженными и радостными лицами свершали они свой праздник.