— Какое? — перебил меня мой любимый, хотя и невежливый милиционер. Впрочем, один раз не считается, я и сама вечно всех перебиваю.
— Да никакое, просто время. А может, и не время вовсе, а дверь. Валентина Николаевна, к сожалению, автоматической памятью на текст не отличается, да и волновалась сильно. Еще упомянул вроде бы посетителей, какую-то машину — или машины? И еще сказал что-то про кухню.
— Какую кухню?
— Челышовскую. Мол, когда квартиру осматривали, он, то есть Виктор Ильич, туда заглянул. Это она точно запомнила — странным показалось. Мне, в общем, тоже. Может, тут собачка и зарыта.
— Ну и что?
— Пока не знаю. Сейчас сяду и буду думать.
22. Д. Быков & М. Ефремов. Размышления у парадного подъезда.
Предположим, Гордеев вспомнил, что, возвращаясь с рынка, видел у дома какую-то знакомую машину — ту самую белую «пятерку», вероятно. Нет, сомнительно. Что значит — «знакомую»? Белых «пятерок» в Городе легион, номер, который сообщило юное дарование, ложный. Подвеска и клякса? Ну, допустим. Это все-таки какие-никакие, а приметы.
И что? Искать по всему Городу белую «пятерку» с кляксой на правом крыле и обезьянками за ветровым стеклом? Во-первых, как? Зарегистрирован хозяин может быть по одному адресу, а живет по другому, или вовсе на машинке кто-то по доверенности катается. Во-вторых… Снять подвеску и отклеить кляксу — полминуты. Нет, это не примета.
Так, а если белая «пятерка» вообще ни при чем? Может, там стояло нечто куда более редкое? Нет, все равно, Гордеев был дядька въедливый, к тому же принципиально и привычно въедливый. Если бы заметил хоть что-то знакомое — вернувшись домой, записал бы в свой талмуд-поминальник. У него в этом вся жизнь состояла. А после рассказал бы тому же Ильину. Не рассказал — значит, ни о каком «узнавании» речи быть не может. Узнал, не узнал — сейчас уже не спросишь, и упираться в эту стенку смысла нет. Скорее всего, Валентина Николаевна чего-то недослышала или недопоняла. Даже если я ошибаюсь в оценке гордеевского характера и привычек и он все-таки какую-то машину вспомнил — чью именно, уже не узнать. Разве что и впрямь столоверчением заняться.
Нет и нет, вариант «машина» бесперспективен.
Тогда остаются время, посетители и кухня.
Ну, время и посетители — почти ясно. Виктор Ильич сложил два и два, после чего до него дошло, что его показания о том, что кроме Дины никто в квартиру Челышова не входил — гроша ломаного не стоят. Я и то там две во-от та-акущих дыры обнаружила. В том самом времени. Стадо слонов пролезет, не то что один разнесчастный убивец. Так что попасть-то в квартиру можно было незаметно. И выйти тоже. А вот с убийством сложнее. Времени на это уже не хватает. Дина должна была застать Сергей Сергеича уже в виде тела. Ну не при ней же убивали, в самом-то деле! Хотя… этот вариант тоже, пожалуй, заслуживает рассмотрения. Потом.
Итак, кухня. Что же Виктор Ильич там такого увидел, что сначала не обратил особого внимания, а потом понял, что…
Так. Начнем с того, что он там вообще увидел. Ну, может, минус окна, двери и выключатели — они величины постоянные. Итак, сначала «вообще», потом «что именно». Тепло, Маргарита Львовна, радостно сообщил внутренний голос. Отстань, без тебя знаю, огрызнулась я. А чего он, в самом деле! Лезет совершенно не тогда, когда это полезно. А когда надо, наоборот, молчит.
Значит, входим на кухню… Эх, надо было у Никитушки попроситься поглядеть, как оно там все выглядело, иначе трудно выстраивать картинку. Хватит оправдываться, одернул меня внутренний голос, думай давай, планировка стандартная, плюс Ильин весь протокол осмотра пересказал! Думаю. Входим. Так, медленно, по часовой стрелке…
Слева холодильник, за ним шкаф, напротив двери окно и дверь на балкон, в углу плита. Плита? Нет, ничего там не было, чайник Челышов не ставил. Небольшой стол между плитой и раковиной, на нем пусто. Холодный чайник да солонка. На стене над этим столом две длинные держалки. Одна для лопаточек-половников, другая для ножей. Хозяйственный мужик был покойник. Ножа не хватает одного, длинного, которым воспользовался убийца. А должно бы не хватать еще по крайней мере одного короткого. Ни в жизнь не поверю, чтобы кто-то чистил перчики длинным ножом — неудобно страшно. Значит, уже вымыл? Тогда один из коротких ножей должен висеть мокрый, ну, влажный. Надо уточнить. Раковина. Пустая. А овощи он куда чистил? От помидорчиков, тем более от перчиков куча очисток и обрезков остается. Да и от зелени хвостики… Сразу в ведро? Вероятно. Над раковиной сушилка, вроде ничего в ней интересного. Смотрим дальше, видим стол — справа от входной двери. На столе тарелки с нарезанной ветчиной и осетриной, хлеб, бутылка с оливковым маслом, доска, на которой резали… Стоп! Не было доски. Ни одной. А должна быть. Даже если он резал ветчину и помидоры на одной и той же доске, что вряд ли… Ага, значит, все, что было нужно нарезать, к моменту убийства было уже нарезано. Сразу помыл доски и повесил на место. Вместе с ножом. Это возможно, аккуратность и педантичность — они или есть, или нет.
Только когда же он успел? Или убийца вымыл? Зачем? Нет, не то.
Так, кухня-то почти закончилась. Беспорядка там не было, Ильин бы сказал. Стол. Стол. На столе только то, что готово — остальное уже убрали в холодильник. Хлеб, ветчина, кроваво-красный — как предвестник убийства — салат, присыпанный зеленью, но еще не заправленный, масло для него… Стоп! Неужели…
— Ник! — завопила я так, что меня, должно быть, слышали космонавты на орбите. Никита же, должно быть, решил, что я по меньшей мере подверглась неожиданному нападению вражеского десанта. Ибо появился он в дверях кухни, когда я еще не успела закрыть рот, и на лице его была явственно была написана готовность защитить меня как минимум от дюжины террористов. Жаль только, террористов под рукой не было — интересно бы посмотреть… Давно уж меня никто ни от чего не защищал.
— Никитушка, солнышко, два вопроса. То есть, вообще-то больше, но главных два. Вопрос первый — из чего был салат?
— Помидоры, перец, зелень, соль…
— Какой перец?
— Что значит — какой? Обычный, болгарский, сладкий. Сорт не знаю, могу уточнить.
— Красный?
— Ну да.
— Можешь считать меня гением, — заявила я. — Я знаю, что именно Гордеев понял.
— Ну! — усомнился Ильин.
— Сейчас расскажу, погоди. Сначала уточню кое-что. Зелень какая в салате была?
— Укроп, петрушка, кинза, — послушно перечислил герр майор.
— Отлично. Теперь холодильник. Ветчину и осетрину он всю нарезал?
— Нет, в холодильнике остатки были.
— А овощи какие? В холодильнике. И сколько чего.
— Помидоров десяток, перцев шесть штук…
— Каких?
По моей спине отчетливо бегали мурашки. Целыми стадами.
— Да болгарских же, что ты к ним прицепилась?
— Красных или зеленых?
— Ну, зеленых.
— А зелень была?
— Пучок петрушки, пучок кинзы, полпучка укропа, — сообщил Ильин.
— Все, достаточно. Можешь еще сказать, хотя бы один из ножей на держалке был влажный?
— Насколько я помню, даже два. У них ручки деревянные, долго сохнут.
— А доски разделочные?
— Одна была влажная. Да скажешь ты, наконец, в чем дело?
— Не-пре-мен-но, — гордо пропела я. — Ты мне теперь должен по гроб жизни.
— Если ты немедленно все не расскажешь, гроб тебе будет очень быстро, — Никита поджал уголок рта и забарабанил пальцами по столу.
— Ладно уж, слушай.
23. А. Фоменко. Три цвета времени.
Я вольготно развалилась на кухонном диванчике и начала вещать, изображая великого сыщика.
— Не знаю, как ты, а я сначала исходила из гордеевских показаний: никто к Челышову, кроме Дины, не входил и не выходил. По правде сказать, даже самого Гордеева из-за этого заподозрила.
— И ты тоже? — усмехнулся герр майор. — Почему же?
— Деньги, конечно. Сосед его подкармливал, от этого обычно в людях зависть произрастает. «У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает». А тут можно и человечество облагодетельствовать — пришлепнуть разносчика заразы, то бишь наркотиков — и все деньги сразу заграбастать. Ну, может, не все, но много. Мог Челышов в квартире тысяч десять баксов держать?