Теперь возникает вопрос: подразумевались ли Ибн Фадлан, Масуди, Ибн Якуб и другие ранние исламские авторы, которые объезжали запад, как мусульмане? Их тексты, конечно, очень редки в оригиналах, но дошли до нас преимущественно более поздних копиях мусульманских авторов. Мусульмане могли ездить, собственно, в немусульманские области без военной цели. Поэтому области вне ислама будут обозначены как «Дома войны» (al-harb). (W. Heinrichs, Orientalisches Mittelalter («Восточное средневековье»), S. 19).
Мусульмане не могли изучать также никакого другого языка кроме арабского, они тогда обвинялись в безбожье. Поэтому можно будет предположить, что «мусульманские» путешественники могут чувствовать принадлежность к иудейской или протоиудейской культуре. Также наш свидетель Якуб мог бы быть иудеем, как можно заключить уже из его имени: Ибрагим Ибн Якуб аль-Израили аль-Туртуши. В имени перечисляется довольно много: Абрам, сына Якова, Израиля из Тортоса (города на каталонском побережье). Отчет пропал. Имеются выписки испанско-арабских географов XI столетия Бакри и Удгри.
Нужно говорить отчетливо: «арабское» влияние, которое решающим образом должно было повлиять на средневековую европейскую цивилизацию (как сегодня некоторые исследователи, согласно которым постоянное, чисто европейское развитие цивилизации более не достоверно, тем не менее, хотят соглашаться), может быть таковым, и, если вообще имело место, осуществилось не в фундаментальной форме.
Убедительно было бы предположить как культурных носителей иудейскую, и, соответственно, возможно, протоиудейскую культуру. Ибн Курдадбег, перс, подтверждает значение иудеев для раннего средневековья. Он пишет:
«На север от Андалузии лежат Рим, Бурьян и страны славян и аваров. (Как примечание: что такое Бурьян—это загадка. Возможно, под этим подразумевается Бургундия. Но также эта легендарная Бургундия лежит, по данным историков, то ли на Роне, то ли на Рейне). От западного моря шли славянские, греческие, франкские и ломбардские рабы, греческие и андалузийские рабыни, бобровые шкурки и другие меха, парфюмерия Стиракса и в лекарства в виде мазей (...). имеются иудейские торговцы которые говорят на арабском, персидском, греческом, франкском, андалузийском и славянском. Они путешествуют с запада на восток и с востока на запад сушей и морем. С запада они привозят евнухов, девушек и юношей в рабство, парчу, бобровые шкурки, клеи, соболя и мечи». ((B. Lewis. Welt der Unglaubigen («Мир невероятного»), S. 138).
Интересным является то обстоятельство, что иудейские торговцы, как посредники между востоком и западом, в этом перечислении говорят обо всех важных языках своего времени, кроме латинского. Латинский язык должен был, следовательно, в раннесредневековой Европой быть либо полностью незначительным, либо идентичным с андалузийским или франкским языками. (Что подтверждало бы наше предположение, что латынь является искусственным языком позднего средневековья). Ибн аль-Надин дает в X столетии обзор об учебной литературе арабов и не арабов. При этом он перечисляет согласно Б.Льюиса шестнадцать языков. Из них европейских только три. Первый греческий, который, как оказывается, Аль-Надим хорошо знает. Вторым является шрифт лонгобардов и саксов, «народа между Рим и Франъя, вблизи правителя Андалузии. Их алфавит состоит из 22 букв». Он называется апостольский. Третьими являются шрифты франкских языков. Все, которые он знает, он берет из доклада об итальянском посольстве в Багдад (в 906 году). Посол имеет при себе письмо, которое в Багдаде никто не мог читать, «на шрифте, который похож на греческий, но прямолинейный». Наконец, франки находят в вещевом обозе (Kleiderlager) того, который может переводить письмо на греческий. Тогда был призван Исхак Ибн Гунайн, и он перевел его с греческого языка на арабский. Франкский аль-Надима мог бы быть предроманским, так как прямолинейный шрифт похож на латинский, и так как обыкновенный франкский раб в Багдаде мог франкский на греческий переводить. Так как мы знаем, что оба языка еще к началу средневековья должны были быть очень похожими. Также то, что шрифты были очень похожими, доказывает кодекс Безе Кантабригенского (Гунгер, 174).