Во-вторых, младенец имеет доступ еще и к тому, что я описываю как три основных состояния сознания: грубое (бодрствование), тонкое (сновидение и более глубокое психическое) и причинное (глубокий сон, чистый Свидетель, изначальное Я). Ранняя самость, или самость младенца (пренатальная, перинатальная, неонатальная стадии, а также стадии младенчества и раннего детства), может многообразно испытывать все эти духовные состояния по одной простой причине, что она проходит через цикл бодрствования, сновидения и глубокого сна. Но ведь то же самое касается и взрослых! Иными словами, состояние младенца в этом смысле не имеет доступа к некоей духовности, которая, дескать, в дальнейшем утрачивается взрослым или перестает быть ему доступным. (Подобный крайний вариант романтизма, повторюсь, совершенно неуместен.)
Итак, имеет ли самость младенца доступ к какого-либо рода «духовному сознаванию», которое в действительности утрачивается в ходе последующего развития, но может быть восстановлено в высших состояниях духовного пробуждения? В некоем ограниченном смысле это так, ведь существует «остаточное сияние славы» (будь то в его пренатальной, перинатальной, неонатальной или более поздних формах). Но стоит повторить, что подобное «остаточное сияние» является преимущественно задержавшейся связью с высшими, трансперсональными[3], надличностными, надрациональными уровнями. Оно является их отпечатками, а не потенциалами, которые (в структурном смысле) представляют собой часть самости младенца. А посему при воссоединении с этими высшими уровнями в ходе последующего развития происходит не регрессия к младенческому состоянию, а прогрессия, или «переоткрывание» высших уровней как таковых. Обычная внутриутробная и младенческая самость не живет в совершенной нирване, запредельной любым страданиям, боли и тлену; она живет, погруженная в сансару, со всем ее голодом, болью, преходящими удовольствиями, криками и, порою, улыбками, – но вместе с собой она несет в своей сокровенной сути высшие уровни собственной же потенциальной эволюции (и высшие состояния тонкого и причинного сознания), с которыми она может соединиться на постоянной основе, полностью привнеся в сознание, лишь тогда, когда ее собственное развитие переходит от дорациональности к рациональности и надрациональности.
Разумеется, любые низшие, или дорациональные, потенциалы (например, различные протоэмоции, прана, эмоционально-сексуальные влечения) и сами могут быть подавлены и вытеснены в ходе развития в период раннего детства. Если это происходит, тогда, как мною всегда основательно подчеркивалось, успешная психотерапия обычно подразумевает регрессию во благо эго (дабы воссоединиться и реинтегрировать эти утерянные или вытесненные грани опыта). Более того, если вытеснение слишком серьезно, оно может частично или даже полностью подорвать развитие к высшим, трансперсональным и сверхсознательным, состояниям. В этом случае необходимо произвести спиралеобразное возвращение к ранним структурам: сначала регрессировать во благо эго (чтобы «починить» ранние дорациональные травмы), а затем прогрессировать ради трансценденции эго (исправив дорациональные повреждения, самость может с большей легкостью перейти от рациональных форм адаптации к надрациональным). Посему, опять же, даже в этом спиралевидном возвращении-и-трансценденции связь устанавливается не с высшим состоянием, а с сильно травмированным низшим состоянием, которое необходимо «починить». И вновь воззрение романтизма в значительной мере оказывается «мимо кассы».
Наконец, концепция до/над-заблуждения утверждает, что в любой признанной специалистами последовательности развития «до» и «над» нередко путаются друг с другом. Она не утверждает, что в детстве нет ничего, кроме «до». Как я уже объяснил, даже младенческой самости доступны разные виды временных духовных состояний. Скорее, концепция до/над-заблуждения создана для того, чтобы обратить внимание на многочисленные типы путаницы, которые наблюдаются даже в общепризнанных последовательностях развития. Например, исследователи – от Кигана до Грейвза и Гиллиган – находятся в согласии касательно того, что способность к моральному суждению развертывается от доконвенциональных форм к конвенциональным и постконвенциональным. До/над-заблуждение просто утверждает, что, если учесть эту признанную последовательность, доконвенциональное и постконвенциональное часто смешиваются, просто потому, что и то и другое суть неконвенциональны. И прямо перед нашими глазами имеются примеры из движения нью-эйдж, в изобилии дающие нам доказательства того, как доконвенциональные импульсивные влечения путаются с постконвенциональным освобождением; дорациональная самопоглощенность путается с пострациональной свободой; довербальный гедонизм путается с надвербальной мудростью. Увы, это почти всегда примеры романтического подхода, с его искренним, но ошибочным возвеличивающим элевационизмом, который правит бал там, где зацикленность на себе возвышается до духовной самореализации, божественный эгоизм раздувается до ранга божественного освобождения, а буйный нарциссизм выдается за трансцендентальную свободу. Но в интуиции сторонников романтизма имеется очень важная частичная истина; она состоит в том, что мы и вправду отпали от единства с Духом (но единства, обретаемого не в осадках инфантильного прошлого, а в глубинах вневременного настоящего), а также в том, что мы и вправду можем восстановить этот духовный союз, – но только если вырастем, трансцендировав эго, а не просто воспроизведя младенческую самость. (Обширное обсуждение детской духовности см. в книге «Интегральная психология».)
3
В настоящем русскоязычном издании (а также других подготовленных нами переводах трудов Уилбера) термины «трансперсональный» (англ.